Старался Руди себя в руках держать, а только когда телега к помосту подъехала, не выдержал, в истерике забился, почти на руках его на помост внесли, вшестером прижимали, чтобы не вырвался.

А потом…

Потом было очень много боли. И жалеть Руди было некому, разве что кидаться в него запретили. Но это не из милосердия, а чтобы сознания не потерял, или не убили раньше времени.

Истерман прожил еще почти два дня. К тому времени на площади еще восемнадцать кольев стояли.

* * *

— Уезжаешь?

Не подружились Борис и Божедар, а все ж государь не против был богатыря при себе оставить. Надежный он. И не предаст.

— Прости, государь. Тесно мне тут, душно.

— Когда позову — придешь на помощь?

— Дай Род, государь, не понадобится тебе моя помощь. А коли позовешь — приду.

Борис с руки перстень с лалом снял, богатырю протянул.

— С этим кольцом тебя в любое время ко мне пропустят.

Доверие.

И взаимопомощь. То, что мужчины друг другу предложили. Столкнулись в Великом Нево сом и щука, переглянулись, да и поплыли себе в разные стороны. Нечего им делить, разные они.

И мужчины разошлись.

Божедар на коня вскочил, уехал.

Борис в покои вернулся, жену обнял. Устя даже и спрашивать не стала.

— Тяжко богатырям среди суеты да колготы нашей, не по их плечам интриги да подлости.

— И то верно, Устёнушка… посиди со мной.

Устя к мужу прижалась покрепче и молчала. Рядом они, теплом делятся, греются друг об друга, как два птенца в одном гнезде, и не надо им сейчас ничего более.