Стоит рядом с ним старик, смотрит сурово. На стрике балахон из простого полотна, на ногах непонятное что-то… где ж король лапти мог увидать?

На плече старика ворон сидит, смотрит недобро.

И под взглядом птичьим, умным, чувствует его величество себя червяком. Сожрут — не подавятся…

Сказать хочет, а не идут слова, шевельнуться бы — да сил нет…

Молчит старик, кажется, вечность уж молчит, Филиппа ужас прошиб едва не до медвежьей болезни. А потом заговорил Велигнев, тихо-тихо.

— Не надо тебе на Россу лезть, государь. Протянул туда руки магистр Родаль, тут его и смерть нашла, безвременная. На твоей земле его замок стоял, ну так радуйся. Все, что им принадлежало, твое будет. А сам не лезь туда более…

Филипп спорить и не собирался. Как-то так убедительно у старика получалось… не обмочиться бы! Куда там спорить!

— Ты меня, государь, не забудешь. А чтобы верил, что не видение я, не морок…

Махнул рукой старик, ворон с его плеча сорвался — и в стену влетел.

Не разбился, нет. Только на мраморе белом черное пятно отпечаталось.

Ворон.

Крылья видно, перья… поневоле Филипп зажмурился, а когда глаза открыл, никого уж и рядом не было. И руки-ноги слушались.

Тут уж король так заорал — балдахин едва не рухнул.

Стража вбежала, фаворитка с кровати слетела, король орет, ногами топает, суматоха поднялась… и было, было, отчего ей подняться. Потому как в спальне королевской, на панели из драгоценного золотистого ромского мрамора и правда черный ворон отпечатался.

А старик?

Искали…

Не нашли ни старика, ни другого следа его. А ворон остался. Подумал Филипп, да и переехал в другую спальню. А эту закрыть приказал.

И… о мыслях своих он тоже как-то позабыл. Думал он ранее жену Бориса отравить, свою племянницу ему подсунуть, а тут и раздумал да резко так. Найдет он, куда девку пристроить, а туда — не надобно! Вот просто не надобно…

Не слабость это! Просто захотелось! Или кто-то решит с королем спорить⁈

* * *