Елена наблюдала из окна кабинета. Видела, как он вздрогнул, отвлекшись от чертежей. Видела, как отряхнул пыль с рукавов (бесполезно!), как провел рукой по волосам (тоже бесполезно!), как направился к дому. Ее сердце забилось чаще. «Наконец-то».

Она встретила его в малой столовой, облаченная в безупречное темно-синее платье – броню сдержанности. Лицо – маска ледяного спокойствия. Обед. Суп. Она едва прикоснулась к ложке. Нервы.

«Граф,» – голос звучал ровно, но внутри все дрожало, – «я так и не увидела чеков». Ложь. Прекрасный, социально приемлемый предлог. Единственный способ заставить его прийти, не роняя достоинства.

Его реакция – нарочито легкое отмахивание, виноватая улыбка, слова о стройке, вытеснившей все из головы – разозлила. «Вылетело? А мое гостеприимство, моя комната, мое ожидание – это тоже «вылетело»?» Но она сменила тему, спросив о работе, предложив помощь. Надо было говорить. Видеть его живым, здесь, рядом.

И он… загорелся. Рассказывал о фундаменте, о планах, о находке Анри с зеркалами. Глаза горели, голос звенел уверенностью. Она видела искренний интерес в его взгляде, когда он смотрел на нее, говорил с ней. Это было… опьяняюще. Как глоток воздуха после удушья. Она ловила каждое слово, каждую интонацию.

«...так что пока все идет строго по плану, графиня,» – он сиял. «Помочь? Благодарю за предложение, но, честно, помощь не нужна. Мои ребята – мастера, справятся! Вы только наблюдайте, как растет ваше будущее детище!»

Удар. Тепло, накопившееся за обедом, развеялось как дым. «Наблюдайте». Слово прозвучало как приговор. Как подтверждение ее роли: сторонняя зрительница. Красивая картинка за окном. Его ребята – мастера. А она? Она – графиня, которой положено сидеть в гостиной и наблюдать. Тень разочарования скользнула по ее лицу, прежде чем она успела поймать себя. Губы сжались.

«Рада слышать, граф,» – ледяная вежливость. Он ушел счастливый, окрыленный. А она осталась с холодной пустотой и жгучей обидой. «Он творит для проекта. Для идеи. Не для меня. И я ему… не нужна.»