«Нет… То есть… Помешать? Нет, конечно, но…»
«Восхищение? Да. Но и… подозрение? Непонимание? Он думает, что я сумасшедшая?»
«Или… или ему такие не нравятся? Может, он любит хрупких барышень в кринолинах? Господи, Елена, вообще ты о чем думаешь?!»
«Мартен!» – вдруг рявкнул Леонард, заставив плотника вздрогнуть. – «Дайте графине… э-э-э… молоток поменьше и покажите, как забивать клинья в опалубку там, у угла. Аккуратно!» Его приказ звучал как капитуляция перед неизбежным. И… как осторожная забота? «Аккуратно»!
«Мартен!»
«Дайте графине… э-э-э… молоток поменьше и покажите, как забивать клинья в опалубку там, у угла. Аккуратно!»
«Аккуратно»!
И началось. Елена взяла в руки молоток. Он был тяжелее, чем она ожидала, но… родной. Как будто ее руки помнили эту тяжесть. Она подошла к указанному месту, под чутким (и все еще шокированным) взглядом Мартена. «Сосредоточься. Прицелься. Удар!» Клин вошел глубже. Еще удар! Еще! Она била ритмично, сильно, с удовольствием чувствуя отдачу в руке. «Вот так. Вот так, Леонард де Виллар. Смотри. Я не картинка. Я не наблюдатель.»
«Сосредоточься. Прицелься. Удар!»
«Вот так. Вот так, Леонард де Виллар. Смотри. Я не картинка. Я не наблюдатель.»
Потом был раствор. Большое корыто, лопата, песок, известь, вода. Марта прислала ей передник поверх костюма – практично. Елена влезла в корыто сапогами (рабочие ахнули) и начала месить. Грязь? Плевать! Пот на лбу? Ерунда! Она месила энергично, чувствуя, как работают мышцы спины и плеч. Это было… освобождающе. Гораздо лучше, чем сидеть в душной гостиной.
И все это время она чувствовала его взгляд. Он неотрывно следил за ней. Иногда издалека, иногда подходя ближе под предлогом проверки работы. Его выражение было нечитаемым. То ли восхищение (когда она ловко поправила соскальзывающую доску), то ли глубочайшее недоумение (когда она попросила у Мартена рубанок и уверенно прошлась им по кромке). То ли… страх?
«Нравлюсь ли я ему сейчас?» – этот вопрос гвоздем сидел в ее голове, отвлекая от работы. «Или он просто потрясен моей наглостью?» Она ловила его взгляд – и тут же отворачивалась, делая вид, что полностью поглощена вбиванием очередного гвоздя или замешиванием цемента. Она забивала гвозди с особым усердием, как будто вколачивая в доски свои сомнения и надежды. В доски своей будущей школы. И, возможно, в гроб своей безупречной репутации светской дамы. Но это казалось малой платой за то, чтобы быть здесь. Рядом с ним. Не за стеклом.
«Нравлюсь ли я ему сейчас?»
«Или он просто потрясен моей наглостью?»