«Елена... Пожалуйста. Позвольте... поговорить. Хотя бы несколько минут. Наедине.»

Страх кольнул меня. Наедине. С глазу на глаз. С правдой, висящей, между нами, невысказанной. Но надежда была сильнее. Я окинула взглядом зал, ощущая любопытные взгляды. Потом вернула взгляд ему. И кивнула. Решительно.

«Терраса», – прошептала я. – «Там... тише.»

Его рука. Предложение. Я замерла на миг, память тела вспомнила прикосновения прошлого – и унизительные, и желанные. Затем положила кончики пальцев на бархат его рукава. Электричество пробежало по коже. Мы пошли сквозь золотое сияние зала к стеклянным дверям.

Прохлада ночи обняла, как благословение. Аромат жасмина, свежесть самшита, далекий плеск канала – после удушья бала это был глоток свободы. Мы остановились у парапета. Я обернулась к нему, чувствуя, как лунный свет омывает мое лицо, делая белые розы в волосах призрачным символом надежды. Сине-черное платье сливалось с тьмой – Лия и Елена, неразделимые.

Пришло время.

«Леонард...» – начала я, глядя ему прямо в глаза, отбрасывая все уловки света. Моя душа обнажалась. – «Эти недели... они были нужны. Чтобы понять. Себя. Тебя. Твои слова.» Глубокая пауза. Сердце колотилось где-то в горле. Страх смешивался с отчаянной надеждой. – «Ты сказал тогда... о той девушке. Лии. О своей ошибке. О том, что не разглядел её... ценность.»

Он замер, весь внимание. Его глаза не отрывались от моих, в них читалось напряженное ожидание и глубокое участие. Я видела, как он переживает эту боль сейчас, искренне. Это давало силы.

«Скажи мне... честно», – голос дрогнул, но я не отвела взгляда. Это был вопрос Лии. Вопрос, который терзал ее годами. – «Если бы... если бы тогда, в тот момент, ты осознал... что она не такая, как другие. Что она... особенная. Смог бы ты?..» Я искала слова, сжимая веер, словно якорь. Смогла бы я услышать правду? – «Смог бы ты полюбить её? Искренне? Не как мимолётное увлечение, а... по-настоящему?»

Вопрос повис в ароматной ночной тишине, звенящий, как натянутая струна. В его глазах мелькнула боль – подлинная боль раскаяния. Он вспоминал ее. Лию. Меня. Он вздохнул, и в этом вздохе была вся тяжесть осознания.