Я тут же увидела, как ужас исказил его лицо. Он побледнел. Его глаза стали огромными, полными паники. Он понял слово «безнадежны» совсем не так! Он подумал, что я говорю о нас, о наших шансах! Что я отказываюсь от него! Его страх потерять меня был таким искренним, таким разрывающим, что моя ярость мгновенно сменилась жалостью и нежностью.
Я сильнее сжала его руку, удерживая нас в ритме вальса, и наклонилась так близко, что мои губы почти коснулись его уха. Шепот был тише шелеста платья, только для него:
Я видела, как он замер. Видела, как облегчение смывает панику, сменяясь новым витком мучительного недоумения. Невнимательный? К чему? Какие знаки? Его губы дрогнули, он собрался заговорить, потребовать ответа прямо здесь, на паркете, под взглядом короля...
Аккорды. Финальные, громкие. Вальс закончился. Пары расходились. И, прежде чем он успел раскрыть рот, властный голос церемониймейстера прорезал зал:
Ледяная волна прокатилась по спине. Гнев. Чистый, яростный гнев Лии, которую снова отрывают от того, что важно, которой снова указывают ее место. Но я вздохнула лишь едва заметно. Маска безупречной, холодной графини скользнула на мое лицо. Я выскользнула из его объятий, едва коснувшись его руки кончиками пальцев в молчаливом обещании вернуться. И пошла.
Каждый шаг по паркету к трону был вызовом. Я шла не как просительница, а как равная. Пусть он видит мою силу. Пусть видит достоинство. Пусть видит, что я не игрушка.
Король удостоил меня милостивой улыбкой, фальшивой, как позолота Версаля. Он восседал на троне, этот Людовик XV. Не величественный символ с гравюр или страниц книг, которые мне доводилось листать в своем времени, не миф о «Возлюбленном Короле», а живой, дышащий человек. И человек этот был пугающе... заурядным. Знание о том, что ждет Францию – о фаворитках вроде Пуатье и Дюбарри, о расточительстве, что подточит страну, о тени грядущей катастрофы, – это знание будущего сталкивалось с реальностью сейчас. Передо мной был не Монарх с большой буквы, а уставший, изнеженный мужчина с дряблой кожей и тяжелым, скучающим взглядом, от которого веяло холодом и пресыщенностью. Его милостивая улыбка не несла ни подлинного величия, ни интереса – лишь привычную маску власти и легкое любопытство к новой диковинке. Чувство било двойной волной: глубокое, почти инстинктивное отвращение человека, знающего печальный конец этой сказки, и леденящий страх женщины, попавшей под прицел капризного, всесильного ребенка в короне. Запах его тяжелых, сладких духов смешивался в моем сознании с призрачным запахом грядущего упадка. Сказал что-то банальное о моем наряде. Потом его взгляд скользнул к графу де Лоррену – старому интригану, сплетнику, с глазами, жадно ползавшими по мне. Омерзение скрутило желудок.