— Редкое удовольствие, и правда, — слова короля звучат так, словно он и не замечает ссоры сыновей. А может, даже… с оттенком тоски? Его лицо кажется неожиданно искренним, когда он смотрит поверх моего плеча в глубину зала. Будь я иной, я бы сказала, что это взгляд человека, которому действительно не безразличны арканисты за моей спиной. Жёсткость уходит из его глаз, они смягчаются, словно в них отражается сожаление. Но миг — и всё исчезает. Вновь передо мной холодный и расчётливый правитель, губы которого искривляет почти зловещая улыбка. — Особенно теперь, когда у меня есть возможность разделить трапезу с женщиной, которой мой сын решил меня удивить как возможной будущей частью нашей семьи.
— Для меня честь находиться в столь высоком обществе, — я опускаю взгляд на тарелку, используя еду как предлог для показной покорности.
— Дважды за один день даже, — король откидывается назад и вытягивает руку на стол, задумчиво постукивая пальцем.
— Я воистину благословлена, — выдавливаю я улыбку и пригубляю вино.
— Особенно для девушки простого происхождения, которую мой сын встретил… Как вы познакомились? — его взгляд мечется, между нами.
Я благодарно перевожу глаза на Каэлиса.
— Я был по делам в Городе Затмений… — начинает он.
— Не припомню, чтобы ты бывал там в прошлом году, — тут же встревает Равин.
Каэлис прищуривается:
— Я не обязан докладывать тебе обо всех своих передвижениях.
— Но ведь у нас была договорённость уважать чужие границы? Если кто-то посещает владения другого, это должно быть ясно обозначено, — Равин откидывается в кресле и лениво покручивает бокал. Лея рядом с ним продолжает спокойно есть, будто всё происходящее — рутина.
— Может, я бы больше уважал границы, если бы ты это делал, — холодно бросает Каэлис.
— Довольно, — король теперь смотрит лишь на меня. — Хочу услышать это от неё.
— Я… — я бросаю взгляд на Каэлиса. Мы ведь никогда не обсуждали, как якобы встретились.
— Не стесняйся. Расскажи же эту историю любви на века.
— Я родилась в Городе Затмений. Моя мать и отец были глубоко влюблены. Его работа не позволяла ему оставаться в городе надолго, его часто отзывали, — слова сами собой выходят из уст. Перед глазами вспыхивают образы детства, почти складывающиеся в лицо отца, которого я старательно пыталась забыть. Я не могу сказать всей правды, но это не мешает боли проникнуть в мой голос, пока я выстраиваю вымышленную историю о том, что могло бы быть. — Мы не были особенными, моя семья. Но у нас было достаточно, мы жили.