Мы идем по дороге в обход, избегая большого количества людей. Я оставляю Чжэнь и Руйи в маминой рощице, зная, что ее дух их защитит.

Подхватив юбки, я со всех ног бросаюсь бежать по знакомой дороге; луна освещает мне путь домой, когда я взбираюсь на холм Философов. Деревья приветствуют меня, пока я пробираюсь через чайный сад. Услышав их сейчас, я наконец осознаю, что это не плод моего воображения.

Скорее, скорее. Их шепот преследует меня вниз до следующего холма, когда я наконец вижу возвышение нашей крыши. Моя рука крепко сжимает флакон с жемчужным порошком.

Дверь распахивается от толчка моей руки, ударяясь о стол. Мои шаги громыхают по нашей передней. Я отбрасываю занавеску из бус и вижу, как отец поднимает голову, пока вытирает лицо Шу влажной тряпкой, и у меня перехватывает дыхание. Мне хватает одного взгляда, чтобы увидеть гамму эмоций, которая мелькает на лице моего отца, – облегчение, печаль, сожаление.

При бледном лунном свете, который проникает в наши окна, лицо отца выглядит намного старше, чем когда я его оставила. Морщины глубоко врезаются в складки его изможденного лица. Он выглядит хуже, чем после того, как мы похоронили маму, как будто отец не спал с того самого дня, как я их покинула.

– Нин? – спрашивает он; голос отца такой же грубый, как и его внешний вид. – Ты призрак?

Я становлюсь на колени рядом с ним и беру за руку Шу. Ее голова отвернута от меня, но она, кажется, чувствует, что я рядом. Сестра поворачивается ко мне, обращая свои стеклянные глаза и невидящий взгляд на меня.

– Мама? – хрипит Шу; даже в ее дыхании чувствуется присутствие болезни. Ее губы потрескались и кровоточат.

– Это я, – говорю я сестре. – Это Нин. Я вернулась.

– Мама, – Шу начинает плакать, – ты вернулась… я так сильно по тебе скучала.

Я обеспокоенно смотрю на отца.

– Как долго она так?

– Уже несколько дней, – отвечает он, покачивая головой. – То приходит в себя, то снова забывается. Я пытаюсь сбить температуру, но она снова поднимается. Несколько раз я находил ее ночью, блуждающей снаружи. Мне пришлось привязать ее к кровати, чтобы она не ушла… – отец подавляет всхлип.

И тогда я перевожу взгляд на ее запястья и вижу там красные отметины. Во мне поднимается волна гнева, но я замечаю покрасневшие глаза отца и пятна на его тунике от крови, рвоты и еще бог знает чего.

Я заставляю себя направить ярость на яд. Мой отец не был причиной этого, да и все злые слова мира не вернут нам маму. Но, возможно, я все еще могу спасти свою сестру.

– Думаю, у меня есть противоядие, – говорю я ему. – Я могу извлечь из нее яд.