– Интересная культура. Совершенно другой менталитет. Люди совсем не берут взяток, можете себе вообразить?
– Представьте себе – могу.
– Их подход поневоле вызывает уважение. Особенно когда через годы возвращаешься домой, в родные и крепкие объятья мздоимства и подкупности. Такой контраст…
Митя молча слушал. Нечаев задумчиво покачал головой и тут же подобрался, сменив тон на практичный:
– К делу. Что вменяют в вину моей дочери?
– Пока лишь участие в беспорядках. Сомневаюсь, что она нанесла сколь-либо серьёзные увечья мужчинам. Но вот мадам Франк, с которой ваша дочь, скажем так, убедительно побеседовала, может выдвинуть обвинения. Сейчас мадам и её муж находятся в больнице и не в состоянии делать какие-то заявления. Но, немного зная их лично, я полагаю, непременно обратятся.
– Ясно. Побеседовала, значит. С телесными повреждениями?
– К счастью, нет. В убытках – порванное платье и некоторое… публичное унижение.
– Сколько вы намерены тут её продержать?
– По закону – можем до двух суток, пока судья не определит меру наказания. Учитывая, что это её первый раз, думаю, ваша дочь отделается небольшим штрафом. Если не будет иска от мадам Франк…
– Не первый, – махнул рукой нетипичный купец. – В Штатах похожая процедура, просто хотел уточнить.
– Международного обмена сведениями с американскими ведомствами нет, так что для наших органов правосудия ваша дочь – добропорядочная барышня, которая слегка… погорячилась. Поверьте, судья будет снисходителен. Но вы, конечно, пришлёте защитника, который может…
– Нет. – Нечаев ответил мягко, с улыбкой, но так категорично, что Митя оторопел.
– Нет? Не будет адвоката? Вам безразлична судьба дочери?
– Ну что вы. Она – мой единственный и горячо любимый ребёнок. Особенно с тех пор, как нас покинула её мать. Но мы давным-давно заключили сделку. И до сих пор тщательно соблюдали её условия. Сейчас я их тоже не нарушу, и Полина прекрасно об этом знает. Поэтому и не звонила мне. Я сам приехал.