Он медленно открыл глаза, его взгляд был туманным, но в нём мелькнула искра узнавания. Он глубоко вздохнул, устало, по-человечески, и едва слышно прошептал:
— Ну наконец-то. Ты здесь.
Я прижалась лицом к его тёплому боку, и слёзы мгновенно вырвались наружу. Я целовала его в голову, в уши, шепча бессвязные слова, полные вины и боли.
— Тихо, тихо, — мягко сказала Эдит, осторожно забирая Марса у меня из рук и снова укутывая его в плед. — Ему уже намного лучше. Правда.
Она усадила меня на край кровати и села рядом, держа кота на коленях.
— Это он помог мне найти тебя, — тихо начала она. — Он… отдал мне почти все свои силы, чтобы я смогла увидеть, где ты. После этого он впал в забытье. Но сейчас он уже приходит в себя. Смотри.
Она указала на блюдце на тумбочке. Там лежали кусочки размятой отварной курочки, и рядом стояла мисочка с простоквашей.
— Он уже ест. Понемногу, но ест. А теперь, когда ты дома, он поправится очень быстро. Успокойся, пожалуйста.
Она положила свою руку на мою.
— А теперь пойдём. Тебе тоже приготовили ванну, нужно поесть и отдохнуть. А потом я обещаю, что принесу тебе Марса в комнату и сама останусь с тобой на ночь. Нам есть о чём поговорить.
Я кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Я позволила ей поднять себя и повести из комнаты, оглянувшись лишь один раз на закутанное в плед рыжее тельце на кровати. Теперь я понимала цену моего спасения. И эта цена была неподъёмной, почти непосильной.
Глава 89
Глава 89
Три дня пролетели в заботах, встречах и новых волнения. Марс крепчал на глазах. Его шерсть уже не казалась такой тусклой, глаза не слезились, а движения становились увереннее.
Я обнимала его, пытаясь согреть своим теплом, и шептала нежности в рыжие уши. Он мурлыкал в ответ, и с каждым днём его мурлыканье становилось громче и увереннее. Эдит приходила каждый вечер, молча брала его на руки и уносила к окну. Она усаживалась в кресло и начинала тихо убаюкивать его, напевая какие-то неизвестные мне песни на непонятном языке. Несколько раз, я пыталась сосредоточиться и уловить смысл произносимых слов, но вскоре меня начинало клонить ко сну. Я понимала, что она старается вылечить Марса, и не мешала ей. После этих сеансов ему становилось лучше с каждым днём.
Он всё меньше спал и уже не казался тем хрупким, безжизненным комком шерсти, что лежал на кровати у Эдит. Силы возвращались к нему, а с ними и его язвительное, своенравное обаяние. Я была ему очень благодарна, несмотря на его ворчание. Он говорил, что я «разнюнилась», но при этом напоминал, что это его призвание — спасать и направлять меня, и он мой личный проводник. Каждый раз, глядя на него, я с ужасом замирала, представляя, что его могло не стать. Эта мысль была невыносимой.