Девочка вернулась на гору отощавшей и потрясенной. Сестры окружили ее, обмыли ее, накормили супом из горьких ягод и листьев. Девочка чувствовала пустоту в своем сердце, рану, которая пульсировала так, словно камушек все еще лежал на своем месте, но ничего не рассказала сестрам. Эта боль принадлежала только ей.

Всю оставшуюся жизнь девочке казалось, что она разделилась надвое. Она оплакивала свой камушек в сердце, его появление и его отсутствие. Иногда ей снился лес, его сладостный запах гниения. Но на горе она принадлежала сама себе. Они с сестрами учили друг друга, кормили друг друга и разводили ревущие костры, чтобы согревать друг друга.

Шли годы. Девочка повзрослела и все же осталась девочкой – юность ее сестер придает ее коже свет жизни. В лучшие дни на нее ветром налетают видения о лесе, и она вспоминает, откуда взялась, как появилась на свет из валуна.

В такие дни она со всех ног бежит к вершине горы. С той высоты она видит все: огромное переменчивое небо, облака, набегающие друг на друга, горящую кромку заката. На той высоте она понимает, где ее место. Она – весь мир, и моря, и небеса. Она раскрывается, как камень, родивший ее, и свет, что льется из нее – это дар, который она отдает своим сестрам сейчас и всегда, – сияющие потоки горя и счастья.

30

30

Над камином у нас висели большие металлические часы в виде звезды с расходящимися лучами. С самого детства они были для меня символом постоянства, но в ту ночь, когда я сидела с Майлсом и родителями в гостиной, мне не удавалось отвести от них глаз, перестать следить за минутными и часовыми стрелками, пока те подбирались все ближе к отметке XII. Когда наступит полночь, мы лишимся знания, столько еще Майлсу отмерено с нами пробыть.

– Сегодня ничто не изменится, – сказал Майлс. – Вы же это понимаете, правда?

Мы с родителями кивнули. Мы понимали, что молния не ударит в наш дом ровно в полночь. Не включатся сирены. Звезды не погаснут, а утром снова взойдет солнце. С миром ничего не случится – в этом он был прав.

– Завтра, – продолжал Майлс, – мы, как обычно, пойдем на работу. – Он посмотрел на меня, ожидая подтверждения.

– Конечно, – ответила я. – Я готова.

Я действительно в тот момент представляла, какая длинная очередь выстроится из девушек, дожидающихся осмотра. Мы многое могли рассказать этим девушкам об их жизни, но далеко не все. Пока что. До того момента, когда дополнение все-таки опубликуют, оставалось еще много лет, и еще больше до того, когда стигма вокруг похищений начнет сходить на нет. И еще дальше мы были от тех времен, когда вернувшуюся девушку впервые примут в университет, а осмотры дочерей отцами перестанут считаться нормой. А до тех пор я могла лишь держаться за метафору Джулии о дереве, за идею, которая так крепко укоренилась в моей голове, что, закрывая глаза, я слышала шуршание листьев.