Я уже поняла, что мне нельзя было касаться крыльев не потому, что ему было больно. Дело было в страхе – страхе перед тем, кем он был.

– Но я хочу тебя всего. – Я едва могла говорить. Он не останавливался, лишь уменьшил темп, пока мы не нашли спокойный интенсивный ритм. – Таким, какой ты есть. Таким, каким ты на мгновение стал, когда выпрямился перед фениксом.

В тот момент он был абсолютно честен перед собой. Перед собой, своим кеппоханским наследием, всем, что он сделал или не сделал, и даже короной у него на голове, крыльями и проклятьем.

– Я мечтаю обо всем, что есть ты.

Хотя он по-прежнему лежал на мне, он больше не определял ритм наших движений. Это делала я.

– Я мечтаю об Аларике Кольясе, изгнанном кеппоханском принце. Об Аларике Колэ со всеми шрамами на его теле и душе. И о Повелителе дэмов. Ты – во всех моих мечтах. Ты – все, чего я желаю.

Он ненадолго опустил голову, прижавшись своим лбом к моему. Корона царапнула мою кожу, и я ощутила, как магия проклятья проносится в моем собственном сознании. Мои руки скользили выше, гладили суставы крыльев. Аларик резко втянул воздух.

– Можно?

Он дрожал всем телом, но я чувствовала не только страх. Совсем не только страх.

– Да.

Я крепко сжала основание крыльев. Сильные мышцы скрывались под гладкой тонкой кожей. Аларик возвышался надо мной – во мне, – заставляя меня снова и снова касаться его. Крепче, нежнее, еще более непростительно и страстно. По моей коже пронесся поток воздуха, когда Аларик развернул крылья во всю ширь. Послышался треск, палатка порвалась, и полотнища обрушились на нас. Я рассмеялась, но дыхания на смех не хватило, потому что Аларик тут же заставил меня застонать. А потом все вокруг потеряло значение, потому что мы потерялись друг в друге.

* * *

Позже мы лежали, вспотевшие и усталые, под полотнищами, которые еще вечером были нашей палаткой. Я уже почти уснула, и на краю сознания начал даже обретать очертания какой-то чудесный сон.

– На случай, если ты не заметила, – прошептал мне на ухо Аларик. – Я тебя люблю.

Насколько счастливой можно быть, если считается только одно мгновение?

– Насколько сильно?

Мне нравилось, когда он смеялся во весь голос.

– Насколько сильно можно любить, Лэйра? Есть ли где-нибудь предел?

– Не знаю. – Казалось, что нет. Скорее, любовь бесконечна, как небо. За горизонтом всегда открывается следующий. – Достаточно, чтобы завтра зашить палатку? – поддразнила я его.

– Угу.