А ведь есть у него еще сестренка Наташка…

– Надо же, лет шесть, а уже готовая сволочь, – категорично отозвалась Маша.

– Ну и что, мы мамино тоже не празднуем! – снова невинно сдала семейный секрет Оля Маленькая.

– Выйдешь за такого, как твой папочка, – и твой день рожденья никогда праздновать не будут, – с обычным спокойствием сказал Борис.

– Не лезьте не в свое дело! – вспыхнула мать. – И не смейте настраивать ребенка против родителей! Нечего чужой дочери указывать, свою беречь надо было!

– Сука, – тихо, без гнева констатировал Борис.

– Господа подданные! – призвал к порядку Король. – Попрошу без личностей… Мы здесь застряли на неизвестный срок, и нам тут подземная война ни к чему…

– Так. С меня лично хватит этих Декамеронов, – гордо поднялась Татьяна, цепко хватая за руку дочь: – Ты немедленно отправляешься спать. Доболталась. Домолола языком. Митя, тебя это тоже касается. Поднимайся.

– Мне рано спать, – не пошевелился он. – Я еще послушаю.

Его родительница предпочла не продолжать унизительный скандал и, волоча хныкающую и упирающуюся Олю Маленькую, исчезла во тьме, слегка подсвеченной тускнеющим фонариком айфона.

– А я вам расскажу о хорошей матери, – вдруг сказала до того ни во что не встревавшая Катюша. – Которая не согласилась с методами воспитания тети.

История восьмая, рассказанная скромной и наблюдательной женщиной Катей про то, как умная мать не стала подрезать крылья своей дочери.

Так случилось, что в Москве у моей школьной подруги Гали бабушки не было: мамина мама жила в деревне, а папина умерла, – зато осталась в живых ее сестра, успешно заменявшая недостающих бабушек. Она очень активно вмешивалась в воспитательный процесс, но просила называть ее не бабушкой, а тетей, потому что к «старушкам» причислять себя ни за что не хотела.

Гале было лет девять-десять, когда она начала писать стихи и рассказы. Хорошие они были или плохие – теперь трудно судить, потому что она их потом уничтожила, да и не в этом дело. Странность заключалась в том упорстве, с которым она занималась «литературным трудом», отодвинув надолго и далеко все остальные, гораздо более присущие столь нежному возрасту занятия. Переписывала свои творения набело в красивые блокноты, тетрадки, никогда не стеснялась читать их взрослым – и помню, как во время застолий Галю иногда ругали за «неправильно выбранные темы». Например, она писала поэму про инопланетную экспедицию – а ее убеждали: «Напиши лучше про кошечку, собачку, цветочки… Ты же девочка!». Она не слушалась, писала по вдохновению и вскоре стала заявлять открыто, что намерена стать писателем или журналистом.