А еще… Несчастная, в чьи воспоминания пробралась и куда провела меня Мара, умирала. Сердце билось судорожно, дико, дыхание вырывалось хрипом, сил практически не осталось. И она знала, что умирает. Понимала это так же отчетливо, как и я. И знала даже от чего. От потери крови, страха и…
Ублюдок раздробил ей ногу в прошлый раз и ушел. Сепсис… Даже жара уже не было. Не лихорадило. Сердце делало последние толчки, гоняя гнилую кровь по венам. Были галлюцинации.
— Еще не надумала, ведьма? — шепот. Он почему-то снова шептал.
Пальцы коснулись подбородка, сжали, сдавили. Еще не так давно она бы почувствовала боль, отвращение, ужас. Ужас был. Но не от его прикосновений. От его присутствия.
Она умирала.
А что если признаться? Просто признаться. Что ей терять? Все равно еще пару минут и все…
— Каюсь, — хрип.
Получилось открыть глаза. Во рту вкус гнили и дождевых червей.
А он стоит напротив и улыбается.
Эта улыбка последнее, что она запомнила. Потом была темнота, снова ужас, сводящий с ума, и что-то красное. Багрово-красное. Туман, похожий на кисель. Крик, застрявший в горле. Боль, которую она никогда не испытывала, даже когда урод ее пытал. И снова безумие.
Что б тебя…
Я открыл глаза в пятом номере отеля «Калифорния», в среду утром. И еще раз от души выругался.
Мара лежала в кресле. Без сознания, голова откинута, серебристые крылья потеряли свой блеск, из уголка глаза на бледную щеку стекала струйка крови. Тонкая, едва заметная.
Мертвая лежала на кровати без движения. Я разжал пальцы, поднялся.
— Шелестова, — позвал, подходя к хозяйке отеля. — Мара.
Она зашевелилась, вздрогнула. Медленно подняла голову. Посмотрела на меня темными, почти черными глазами, левый был налит кровью. Я замер, так и не дойдя до нее всего несколько шагов. Тишина в комнате стояла оглушительная.
Нехорошая тишина.
Такая тишина стоит в палате хосписа, когда выключаются приборы, когда смолкает шум аппарата ИВЛ после отключения, когда за ненадобностью вынимается из синюшной, тощей руки игла капельницы.
Недоверчивая тишина.
Мы смотрели друг другу в глаза. И мне отчаянно хотелось ругаться, хотелось поймать ублюдка.