Ингвар успокоил себя тем, что кукле не станет ни лучше, ни хуже, если он убьёт Бранда. Надо отвезти её в больницу. Там ей займутся.

Есть ли в городе с населением в сотню семей больница?

Должна быть. В городках-на-карте ведь всё есть.

Вокруг пупка, на впалом животе, россыпь красных точек — ожогов. Это не кислота, это что-то другое. Причём Нинсон определённо видел такой узор раньше. Ещё в прошлой жизни. Прогоревший трубочный табак. В пупок ей выбивали ещё не потухшую трубку. Следовало ожидать, что самую святую точку не обойдут издевательствами. Впрочем, найдётся ли на ней хоть одно живое место?

На выпирающих рёбрах хорошо видны следы переломов. Под грудиной странная отметина, круглый знак, след от крюка, её подвешивали…

— Я промахнулся. Я промахнулся. Прости меня, девочка, я промахнулся…

Такие же отметины и под ключицами. Только много. В них что-то продевали.

Плоская девчачья грудь в следах уколов. Во всяком случае, Ингвар так себе объяснил россыпи маленьких ранок. Он напрасно ожидал худшего. Ничто, связанное с деторождением, не было тронуто теми, кто ломал эту куклу.

Поэтому и грудь осталась цела. А между ног такое месиво.

Потому что это не кукловоды. К ним воспалённые раны в промежности не имели никакого отношения. Тут постарались эти ребята. Ингвар ещё раз сплюнул.

— Прости. Я. Промахнулся.

Руки целы. Локти сбиты. Плечи покрыты какой-то сыпью, но в целом всё в порядке. Запястья не тронуты. Ингвар боялся выдранных с мясом ногтей, искорёженных неправильно сросшихся пальцев, перебитых колодками суставов.

Ничего такого. Лоа миловали.

Нинсон вспомнил, что кукловоды не трогают ладони и лицо.

Шрам от ошейника различим, но при быстром взгляде незаметен. Если задержать внимание, становилось понятно, что это не случайная тень, а надолго оставшийся след от металла, вмёрзшего в кожу.

Надо будет прикрыть чокером.

— Прости. Я. Промахнулся.

Лицо её не было тронуто…

— Клять!

Зашитый рот.