и тем, что на самом деле твоя судьба.

Джесс Буллингтон

Глава 60 Первая Дверь — Красный Туйон

Глава 60 Первая Дверь — Красный Туйон

Глава 60

Первая Дверь — Красный Туйон

Ингвар пришёл в себя после бессмысленного и беспощадного боя в комнате с рудракшевым занавесом.

От маленького, выложенного камнями очага пахло можжевеловым дымом. Нинсон лежал на тёплом земляном полу, под тяжёлой шкурой дикого тура. Великан вытащил руки и откинул покров. Его успели вымыть и перевязать, проложить раны листьями подорожника величиной с ладонь.

Он смотрел на своё тело, но не ощущал его. Подорожник хорошо снимал боль. Чудное растение росло исключительно вдоль дорог, и только если по ним ходили люди. Чем чище и веселее были те люди, тем больше вырастал подорожник, и тем эффективнее его сок унимал боль. Существовали целые кланы, живущие на подорожниковых полях, исчерченных дорогами. Эти кланы знай только ходили туда-сюда, с песнями и плясками. Они напивались и смеялись, утаскивали красоток, чтобы любить их в тех же придорожных зарослях, сочинять песни и забывать их к утру. Кланы платили большую дань и жёстко охраняли свои угодья. Несколько раз в год они оставляли все дела, оставляли пляски и бражничество и собирали огромные, как лопухи подорожники, сок которых за считанные минуты унимал любую боль. Из-за большого спроса средство было не из дешёвых.

Ингвар увидел, что у ног находится целая пачка свежих листов и свежих бинтов, пропитанных сине-зелёным подорожниковым соком. Он находился в странном шатре из жердей и шкур, какие возводили себе на стоянках равнинные кочевники. Нинсон не помнил, как они назывались, но помнил, что уже видел их. В детстве. На ярмарке. Но тогда он больше обращал внимание на странные сказки одичавших жителей прерий. Сказки, с одной стороны, полные глубокого понимания сути вещей, а с другой —наивные и жестокие. Уже тогда, когда Великану было только семь лет, они казались ему сказками для великовозрастных и недобрых детей.

За открытым пологом шатра чернела тьма. Не ночь со звёздами и отблесками облаков. А непроглядная чернильная тьма. Даже Уголёк боялся выходить. В облике кота уставился на замурованный мраком выход.

Из темноты появился подросток с охапкой хвороста. Не было ни шороха, ни звука, он не подходил к шатру. Он просто возник на пороге, пройдя сквозь тьму и войдя разом не только в шатёр, но и в реальность, в свет, в мир людей, в Лалангамену.

На кожаной набедренной повязке красным бисером вышито копьё в круге — веве Первого Лоа. Прямые чёрные волосы закрывали грудь, и было даже непонятно, мальчик это или девочка. Весь он, включая лицо и пальцы рук, был испещрен рунами ржавого цвета, отчего разобрать его черты было ещё сложнее. На медной коже знаки смотрелись родимыми пятнами. Но, в отличие от тех людей, что недавно нападали на Нинсона, мальчик был не разукрашен краской, а покрыт старой поблекшей татуировкой.