— А что дальше? — осторожно спросил Ингвар.

Волчья Пасть ответил, резко обернувшись:

— А потом они перемешались с чужаками. Не по доброй воле, надо думать. Но я борюсь с этим, борюсь, как только могу. Моя кровь борется. Я как те эски. Внутри как бы тёмный — как коренной житель Лалангамены. А кровушка у меня уже подпорчена всякими этими вот. Клятями этими внелалангаменскими! Голубоглазыми выродками!

Хольмудр произнёс это с жаром. Глаза его пылали.

Голубые глаза. Понимал ли он это сам? Понимал ли, какую чушь несёт?

— И как же ты? — неопределённо спросил Ингвар, чтобы спихнуть разговор с мёртвой точки и ослабить то напряжённое внимание, с каким воин сверлил его взглядом.

— Борюсь, — скромно ответил герой.

— И как?

— Ну, — усмехнулся Хольмудр. — Как видишь. Пока не поддался.

— Нет, не в смысле, как успехи. В смысле, как борешься-то?

— А. Как борюсь? Ну что. Известно как.

Волчья Пасть любовно погладил лезвие своего меча.

— Волчий Клык!

— Очень приятно.— Ингвар кивнул оружию, не вполне представляя, как принято реагировать, когда представляют меч.

И ведь много же раз в сказках были герои с поименованным оружием. И Великан всегда рассказывал от лица этого героя, когда тот оглашал имя своего клинка. А как остальные должны были реагировать, он не задумывался. Ответно представлять свои клинки? Или молчать просто? Или аплодировать?

Воин убрал меч в ножны и достал из рюкзака кожаный тубус.

— У меня тут уши солёные хранятся. Хочешь посмотреть?

Это было просительное предложение коллекционера. И отказывать было нельзя.

— Конечно.

Хольмудр ловко достал свёрток из прочной кожи и развернул. Человеческие уши были составлены попарно — наподобие крыльев бабочки. Этот ужасающий ковёр из бабочек был целиком обработан какой-то бальзамической мазью. Уши не гнили. Под каждой парой стояла дата и пояснительная надпись. Ярлычок.