Иероним Бербелек въехал в Коленицу предшествуемый двумя самыми крупными бегемотами, кои, разрушив, ко всему прочему, южные ворота города и примыкавшую к ним стену, сразу принялись стаптывать высокие уличные баррикады.

За окнами и на окрестных крышах могли укрываться сотни москвиян с кераунетами. Стратегос не сошел на землю, не укрылся за баррикадой вистульцев, любой мог спокойно его подстрелить, на белом хумии, в сияющей кирасе, с обнаженной головой и открытым лицом, под родовым знаменем, он был видим и узнаваем издали.

Не стрелял никто.

От уцелевшей после прохождения бегемотов боковой баррикады подбежал Сеок Ногач, старый сотник гэльской пехоты.

— Их нет, эстлос. Отступили несколько минут назад, все. Там стояли картечницы — а теперь ничего, забрали все с собой. Погляди, эстлос!

Слева, из глубин ближайшей поперечной улицы, выбежал верховой конь в полном снаряжении, с привязанной к луке седла белой простыней. Подкованные копыта твердо били в мостовую. Заржал, закрутился на месте, поскакал назад, простыня тянулась за ним, будто шлейф.

Стратегос сошел с хумия. Кивнул Оболу и Яне.

— Входить пехотой, квартал за кварталом. Сначала стены и башни — Сеок проводит. За мной Хоррор. Прекратить обстрел. И пусть кто-нибудь остановит тех шеолских звонарей! Вперед.

На улицах — ни души. Клубы дыма от горящих кварталов (северо-запад и запад) поднимались в ставшее безветренным небо, словно кладбищенские призраки; а они — двигались более-менее в том направлении, под покров пепла, в отблеск пожаров. Аурелия ступала на полшага впереди стратегоса. В этой пустоте и неподвижности, в тяжелых вечерних тенях, в смраде земного города — она прочитывала десятки неясных угроз, угроз очевидных и всего лишь ощущаемых, для себя и для него. Это уже была не война, это — нечто иное, нечто большее, так на войне не бывает.

Она вспомнила одно из любимых выражений отца: «Мне недостаточно одержать победу. Мои враги должны еще и проиграть».

Стратегос Бербелек шел неторопливо (за ним черные шеренги Хоррора, ощетинившиеся двойными, тройными стволами и кривыми клинками), осматриваясь по сторонам, останавливаясь на каждом перекрестке. Подзорная труба в левой руке постукивала о высокие голенища кавалерийских югров. Иероним с интересом поглядывал вглубь поперечных улиц, мимо которых проходил. Наверняка хорошо помнил эти улицы. Иронично усмехался.

Рынок. По крайней мере площадь, к которой сбегаются улицы. Посредине два колодца с низкими бортиками. Но прежде всего — люди. Впервые повстречали живых защитников Коленицы.