Тогда от сердца отлегло и Даша подумала, честно за подругу радуясь, врут старухи, что за желанным счастьем беда придет. И только потом, уже когда легла спать и почти заснула, вдруг подскочила в кровати, даже сетка зазвенела. Вспомнила, что в то лето, когда Сима ее нырнула таки с рыбами, в Верхнем утонула девчонка. Плавала хорошо, но на спор прыгнула со скалы и напоролась на борт от старой баржи. Его, видать, песком принесло незаметно, тягуны там всегда сильные, но сколько до того пацаны прыгали и — ничего. А ей вот, не повезло. Они ее почти и не знали, эту девчонку, она с родителями из города переехала и даже в школу не ходила поселковую, решили, закончит там. И о том, что что она тоже нырнула, узнали потом, видно, услышала от местных и сама потихоньку.

На склоне вдоль проселка натыканы были козы, солнце светило на их круглые бока и вытянутые к траве морды. Скифской бабой в плаще с остроконечным капюшоном сидел пастух. Или и есть — баба? Проводил из-под капюшона темным равнодушным взглядом. А впереди дорога сваливалась к плоскому подножию холма, огибая мыс по внутренней, степной стороне.

Затыркал мотор, когда съехали с дороги и поползли вверх, прямо по траве, чтоб с макушки спуститься поближе к песку на широком языке пляжа.

— Хорошо, снег быстро стаял, под корни ушел. А то бы скользили сейчас.

— Да, хорошо. Коль?

— Что?

— А ты чего хочешь?

Муж молчал, пока не въехали на плоскую вершину. Заглушил мотор. И, глядя, как похлопывает солнце широкими ладонями света по спокойному морю вокруг бухты, по черной россыпи скал с правой стороны и упирается в более высокий склон, отгораживающий бухту от степи, сказал:

— Нырять тебе. И знать ведь не буду, что пожелала, а то, что ж, зря ехала себя морозить?

— А вдруг…

И снова молчали. Солнце сдвигалось, расталкивало смятые вечерние облака, чтобы не помешали. И скоро, совсем скоро уже будет видно его только через огромные валы, которые лишь в одном месте, ниже и напротив машины, мерно катятся к маленькому пляжу.

— Я тебе, Даша, верю. И говорить не буду ничего. Сама справишься.

— Веришь. За что ж ты мне веришь так?

— Люблю я тебя.

— А если подведу? Я ведь обычная баба, Коля.

— Ну подведешь, так и ладно.

— Не пожалеешь, что верил?

— Нет. Пора нам вниз.

Машина, казалось, тоже смотрела вниз, осторожно спускаясь по склону, где-то катясь, а где и подскальзывая, и Даша не стала думать о том, как же они обратно.

Когда остановились, на пятаке над низким обрывчиком, вышла и тут же прижала руки к ушам, спасаясь от мерного грохота. Он и в машине был слышен, но оказался в сто раз сильнее. Глаза ее блестели и горели щеки, как нахлестанные ветром, хотя был он тут еле заметен, ласков и слаб.