А женщины, нося свои женские ноши, смеялись, любили, бегали в степь по весне и летом, красили заморской хной ступни, плакали, и — жили. И лишь когда становилось невмоготу быть привязанными травяным силком к плоской степи под выцветшим небом, улетали. А те, кто и думать не смел о полете, шли к вечной воде, откуда знали, вышли когда-то, из белого живота праматери Рыбы. И уходили в большую волну. Не за смертью. За исполнением желания. А чтоб не бегали с пустяками к соленому материнскому подолу, заведено с древних времен — желание неси настоящее. Если придешь, таща за плечами невидимую торбу злобы, зависти, мелких забот, с желанием сильным, как яд степной гадюки и тяжелым, как туча, то — исполнится, но взамен улетит чья-то жизнь. Или той, кто приходила раньше, или — твоя.

Так говорят.

А еще говорят, что праматерь Рыба стара и давно выжила из ума. Или просто оставила свой ум там, в настоящей вечной степи и древнем море, откуда приходят ее морские дети — играть в волне на закате. И теперь можно принести к рыбам любое желание, и — остаться жить, не отягощая себя виной за чужую смерть. Хотя, те, кто несет желания, напоенные ядом гадюки, или просто суетные, как стая комаров-толкунцов, они и не отягощают. Ведь все смерти милосердно случайны. И всегда можно подумать, да чушь говорят старухи. Совпало, сошлось, и — сама виновата.

Так говорят. И так думают.

А желания исполняются. Не все, только те, что сами сильнее смерти. И еще исполняются чистые. Но мало их. И всегда было мало. Видно, праматерь Рыба не была мудрой. А была просто живой. Да и сейчас она жива, но мир ее все дальше отходит от нашего мира и праматери нелегко, нырнув в глубину своего океана, вынырнуть в теплой живой воде мелкого моря. Теперь приходят сюда только дети.

Так говорят. Потому что иногда жить так невыносимо, что становится ясно — и смерть не поможет. И когда сказано такое, то есть утешение. Не только для тех, кто полностью чист. А для тех, кто просто живет.

А еще говорят…

Но, как бывает всегда, разговоры неточны, к сказанному всегда прибавляется свое и потом уже каждая толкует так, чтоб утешить себя.

Но сказанное о возможных смертях, как черная туча рядом с белой луной, держит за руку, останавливая нерешительных и слабых. Да всю жизнь есть рядом малое утешение о том, что могу и пойду и будет так, как захочу. И потому взаправду идут лишь немногие.

Знают о женских утешениях и мужчины. Но знают не сердцем, а головой и потому им никогда не понять, что сказано для разговора, а что пришло правдой и правдой живет. Их знания об этом, как насыпанные в корзину цветные камушки, среди которых, может и есть самоцветы, но разбирать недосуг, у них серьезные мужские дела, а корзина пусть постоит, в темном углу старого сарая.