– Извини. – Надмирский опять закурил. – Короче, ты давай, решай с командировкой. Время не ждёт, Ермакей Звездолюбыч.

– Да я уже почти решил. Нашему Толстому Тому нужна кровавая рукопись. Ну, вот я и поеду, поищу…

Генерал покосился на большие часы с полукилограммовым маятником, похожим на кузнечный молот. Взяв со стола карандаш, он подошёл к стене, на которой была «распята» карта бывшей страны – пожелтевшая карта, с которой исчезли названия многих республик, и давненько уже не существовало городов и весей под теми именами, какие можно прочитать на карте.

– А куда, говоришь, тебе надо смотаться? В Сибирь? Ого! Не ближний свет!

Офицер поднялся. К карте подошёл.

– Где-то вот здесь… – Он пощёлкал ногтем по синей паутине речушек и рек. – Вот здесь, в районе Золотого Устья, должна быть деревня Изумрудка. Посёлок Босиз.

Ресницы генерала дрогнули.

– Босиз? – Он покачал головой. – Мир тесен.

– Это как понять, товарищ генерал?

– Брат у меня работал на Босизе. Главным инженером был. – Генерал, неожиданно переменившись в лице, вернулся к рабочему столу. Глаза его стали тяжёлыми, мрачными. – Потом как-нибудь расскажу. – Карандаш в руке Надмирского с хрустом поломался.

Они помолчали.

– Ну, что… – Лейтенант покашлял. – Я, пожалуй, пойду.

– Да, да, – спохватился Надмирский, бросая на стол обломки карандаша. – И мне на совещание пора. Значит, так. Если у тебя с командировкой получится – обязательно дай знать.

– Получится, – твёрдо сказал Литагин, стоя у двери. – Я даже билет забронировал.

Удивлённо покачав головой, генерал хотел спросить, почему он самолётом не летит? Куда быстрее. Но в следующий миг Надмирский понял: отец Ермакея – прославленный Звездолюб – был первоклассным лётчиком гражданской авиации, а позднее пересел на истребитель и погиб от стингера на Гражданской войне. Вот с тех пор Литагин и предпочитал лишний раз на поезде проехать. Что это? Боязнь? Или нежелание терзать себя воспоминаниями о родном человеке, влюблённом в небо? И вдруг Надмирский вспомнил, что отец Литагина из глубины сибирских руд, вот почему лейтенанту не терпится там побывать, вот почему он сказал: человека всегда тянет на родину.

Глава пятая. Предание таёжной стороны

Глава пятая. Предание таёжной стороны

1

Скорый поезд летел сквозь Россию, но какой бы скорый ни был он, – скоро одолеть пространства эти нет никакой возможности! Вперёд ли посмотришь, назад ли – какая огромная русская ширь, какая великая даль!.. И день, и ночь ты едешь, едешь – ни конца, ни края не видать! И душу твою распирает невольная гордость. И невольная радость под сердце подкатит горячей волной… А вслед за этим грусть придёт, и жгучая тоска-печаль. И горе горьким комом подопрёт под горло, когда ты внимательно всмотришься в этот русский простор, заметно побледневший, победневший на фоне вечности… И с душою нашей русской происходит, кажется, то же самое – бледнеет она, беднеет… Разве не так? Хотел бы того человек или нет, но душа его – незримое духовное пространство – повторяет пространство своей Отчизны. И если земля твоя нынче горит – душа твоя тоже будет охвачена пламенем. И если земля твоя тонет на дне рукотворных морей – душа твоя тоже захлестнётся водой забвения, теряя вековечное пространство русских сёл и деревень, простор лугов и пашен, политых потом дедов и прадедов; душа теряет сказку и тайну дивного русского леса, изумрудных покосов, ягодой усыпанных полян. Душа незримой, огненною ниткой привязана к Отчизне – сквозь века привязана и сквозь народы. Есть люди, которые слабо эту связь ощущают, а есть такие, о которых так проникновенно сказал русский поэт: