– До какой бабы Клавы?

Пастух помолчал у порога. Вздохнул. Они теперь как будто ролями поменялись: пастуху было знакомо слово «Балаклава», а квартиранту – нет. Значит, не совсем ещё оклемался. Значит, не надо бы ему в дорогу торопиться. Но постоялец уже заегозился, не остановить.

– Ну, как знаешь, – покорился пастух, – пойду, захомутаю.

И минут через двадцать, мелодично поскрипывая, телега не спеша катилась по просёлочной дороге. После первого, такого раннего дождя было удивительно свежо. Пыль на дороге лежала, ровно посечённая из дробовика – дырки да дырочки… Синева над перевалом разрасталась – облака и тучи с кудрявыми зачёсами степенно проходили над горною грядой и пропадали где-то в каменных мешках, в таёжных крепях.

Станция, куда они приехали, поразила своим убожеством; глядя на неё, даже не верилось, что на дворе уже двадцать первый век. На заржавленных рельсах сидели куры, как на своём законном нашесте, у подножья холма-тупика хозяйничал поросёнок, землю рылом пахал и похрюкивал.

– Сало в шоколаде. – Пастух посмотрел на квартиранта. – Не помнишь? Ты в горячке что-то буровил. Ну, всё, я поеду, дела, Додоныч, некогда.

Они простились, и Додоныч подошёл поближе к поросёнку.

«Сало в шоколаде? – Он засмурел, невольно озираясь. – Какое сало? Что за ерундовина?»

Память ничего ему не подсказала, а вот сердце и душа заныли, затревожились. Продолжая пребывать в недоумении, Додоныч пошёл под крышу кривого допотопного вокзала. Задержавшись около карты железных дорог, он глазами поползал по красным, жёлтым и синим веткам, широко разросшимися по всему пространству огромного Отечества. Удивительно и странно было то, что глаза – опять и опять – возвращались куда-то к Житейскому морю. Глаза искали и находили город Н. Потом глаза скользили по тому маршруту, который он преодолел «верхом на молнии». Он теперь совершенно не помнил себя в роли Курьера – эти страницы были вырваны из книги памяти. И только что-то смутное, тревожное в голове ворочалось, душу бередило. И тревога эта была не напрасной. Если он себя не помнил в роли Курьера – они отлично помнили. Они его давно уже искали. И на первой же крупной станции, на перроне, куда он вышел на минутку свежим воздухом подышать, его заметили.

– Смотри! – сказал один, оскаливая фиксы. – Неужели тот самый?

– Похож! – согласился другой.

– На ловца и зверь бежит. Вот повезло.

Зверь, затравленно глядя по сторонам, с неожиданной ловкостью прыгнул под колёса стоящего поезда, перекувыркнулся на той стороне и припустил, куда глаза глядели. Рискуя сломать себе шею – была, ни была! – затравленный беглец рванул напропалую через овраги и буераки, и в результате выиграл время. Оторвавшись от своих преследователей, он выскочил на станцию, только уже с другой стороны. И выскочил как раз в ту минуту, когда чумазый товарняк отваливал от станции.