Генерал Надмирский стоял возле своей служебной легковушки, нервно смолил «Герцеговину флор».

Из темноты откуда-то Литагин подошёл.

– Доигрались! – Руслан Радомирыч прибавил кое-что с ядрёным перцем. – Как же вы смотрели? Я же сапёров дал.

– Смотрели, – пожимая плечами, виновато сказал офицер. – А тайники пропустили.

– Ну, теперь уж меня точно на пенсию отправят, – обречённо сказал Надмирский, в сердцах бросая папиросу под ноги. – Вашу мать! А что за метёлка летала? Не знаешь? Не видел? Как будто реактивная. Так, по крайней мере, очевидцы говорят.

– Это Воррагам, – глядя в небо, вздохнул офицер. – Ладно, хоть без крови обошлось.

– Да как же без крови? – Надмирский опять не удержался от ругани. – Там же целое море! Вся улица…

Литагин успокоил:

– Товарищ генерал, это всего лишь кровезаменители. Для боевиков, для детективов.

– Да ты что?

– Ну, правда. Я уже ходил туда, смотрел.

– А ну, пойдём, проводишь.

Чем ближе они подходили к бывшему издательскому дому, тем сильнее в воздухе пахло горелым. Над безобразной, чёрной огромной воронкой ворошился пепел – далеко разметелило необыкновенную метель. Картина вблизи была жуткая – как после налёта вражеских бомбардировщиков. От издательского дома осталась только груда головёшек, обгорелые куски металла, оплавленные глыбы камня и кое-что ещё, что остаётся после чёртовой уймы взрывоопасных штучек. Но самое жуткое заключалось в том, что какая-то высокая прозрачная фигура ходила-бродила над пепелищем, не касаясь земли. Привидение это – в ночной тишине – то приглушённо плакало, то хохотало, заставляя вздрагивать и отходить подальше даже самых смелых и отчаянных людей. Прозрачный дух – с невероятной быстротой – вдруг нырял под землю, а затем взлетал под облака, и продолжалось так до той поры, покуда не пришли пожарники с ультрафиолетовым огромным фонарём – призраки боятся ультрафиолета. И постепенно всё утихомирилось.

В небесах начинало светать. Свежий ветер поднимался над Стольноградом, кругом которого столпились кучевые облака с белопенным подбоем. Снег на рассвете повалил – крупный, будто хлопчатобумажный. С каждой минутой морозец прижимал всё смелей, дерзновенней, и уже становилось понятно, что этим снегам суждено упокоиться тут до весны. Да и то сказать – давно пора; земля уже соскучилась по снегу, по той благословенной чистоте, какая у нас на Руси очень остро, до слёз ощущается только в самые первые зимние зазвонистые дни. Бывало, утром встанешь, выйдешь за порог или просто замрёшь у окна, очарованный царством русских великих снегов. Красота. Лепота. За тучами солнце восходит и словно бы руку тебе подаёт – протягивает робкие лучи. И всё кругом – в природе и в душе – начинает искромётно и солнечно вспыхивать, как будто улыбаться навстречу жизни.