Когда Рехи потерял всякую надежду отыскать хоть кого-то, до притупленного грохотом слуха донеслись истошные стенания:

— Это была высшая кара! Это Двенадцатый сделал с нами!

Их переполняли отчаяние и боль, помноженные на непередаваемые страдания. Рехи прислушался, вытянул шею. Что-то болезненно перемкнуло в груди, что-то пронзило под ребрами, как острие копья. Он смутно узнавал голоса, хотя под вой песчаной бури едва ли оставалась вера звукам. Возможно, так зазывали призраки, воспарявшие тенями из разлома. Возможно, собственный рассудок обманывал от чувства вины. Слишком хотелось бы услышать голос, всего один. От того Рехи еще больше напрягся, направляя свои стопы на зов.

— Двенадцатого нет! Он умер! Никого нет!

Вот снова этот голос, эти переполненные горечью слова. Смысл почти не различался, только отпечаток великой скорби. И слишком знакомое их звучание разъедало глаза неверием самому себе. Или то лишь пыль увязла на ресницах, смежая веки?

Так или иначе, Рехи непроизвольно перешел на бег, несколько раз упал, прокатился клубком по каменистому склону, ушиб правый бок — все это оставалось за гранью восприятия. Собственное тело показалось лишним и малозначительным, в какой-то момент почудилось, словно вокруг мир состоит из одних только линий, раскаленных и страшных. Но где-то меж них вновь блестела неповрежденная, едва мерцала. Рехи видел ее не глазами и двигался к ней не ногами. Тело же уверенной непоколебимостью отмеряло шаги по песку.

— Двенадцатый! Двенадцатый! За что ты проклял нас? За что ты проклял себя? — вновь донесся глас. И пустыня содрогнулась от него. А Рехи наконец-то пробрался сквозь тучу пыли.

По пустоши, практически припадая к шершавому песку, брела крошечная группка искореженных созданий. Тех, кто раньше гордо называл себя полукровками, величал себя отдельным племенем. Теперь от них осталось только пятеро, может, шестеро. Рехи сбивался со счета, потому что выжившие после разлома выглядели единым страшным клубком ран и ожогов. Средь них выделялся лишь один, еще напоминавший живое создание. У него только на руках пузырились свежие волдыри, да лиловую тунику прожгло в нескольких местах. Да еще на шее под паклей белых волос бугрился нарывом свежий укус. Он же вел своих людей…

Он. Он выжил.

Рехи застыл на месте, готовый завыть от раздиравшей грудь радости и ненависти. Вновь все смешивалось, но в прошлый раз он так ликовал только после «воскрешения» Лойэ. И от воспоминания вновь на него навалилось ощущение предательства.

— Двенадцатый, защити нас! — молили выжившие полукровки. Только в самый темный час они обратились к старым богам. Один Рехи ведал, что бог его мира никакой не бог, а невесть что. Да и существовал ли где-то… иной? Если все это происходило со всеми ними, если они настолько упивались жестокостью. А теперь не менее жутко расплачивались. Или воздаяние — лишь сказка стариков? Возможно, никакие события не имели связи. Но каким совпадением объяснить, что вновь перед Рехи стоял Ларт? Его Ларт.