Страж разрушенного Мира — его палач. А приказы ему отдавал Двенадцатый. Потому и следовала по пятам насмешливая смерть. «Не послать бы все это к ящерам?» — Рехи задумался, о чем он в самом деле твердит. То он с полным пониманием собственной обреченности собирался двигаться навстречу долгу. То снова возникали призрачные видения счастливой жизни с Лойэ. Потерянной Лойэ, утраченной, убежавшей. Впрочем, источник всех бед оставался неизменным. Хотелось хоть взглянуть ему в глаза. Даже если от одного воспоминания о сне, в котором явился разрушитель мира, кидало в дрожь.

— Когда дам в морду Двенадцатому Проклятому, — хрипло ответил Рехи.

— Ты сумасшедший, — безнадежно выдохнул Ларт, вновь попытавшись извернуться. Крепкий тумак между лопаток быстро усмирил его.

Губы Рехи нервно дернулись в ухмылке, в груди теснился тяжкий смех. Только безумцы бросают такой дерзкий вызов настолько могущественным созданиям. Но только эта цель по-прежнему вела через пустыню. Возможно, в ней терялся и разум, и инстинкт самосохранения. Но у него хотя бы оставался голод пути, голод цели, Ларт же не сумел ничего противопоставить. Его мир разрушился до основания.

— Да, наверное. Сумасшедший, — признал Рехи. — Но какая разница? Должен же кто-то попробовать. За эльфов, за людей. За всех нас. И за вас. За всех.

Ларт выдохнул и уперся лбом в песок. Ему словно бы хотелось сжаться в комок, подобрав ноги к животу. Но придавливавший сверху Рехи не позволял.

— Вставай.

— Опять будешь пить меня? — вздрогнул Ларт, когда цепкие пальцы отпустили его. Рехи даже помог подняться, потянув мягко за локти, однако сурово ответил:

— Я же сказал «вставай», а не «наклони голову».

Он даже соскучился по собственному командному голосу. Все-таки он некоторое время считал себя вожаком стаи эльфов. Да, не отряда, а именно стаи, голодной и беспощадной. Тогда почему губительное сострадание подтачивало уверенность в собственной правоте? Он вроде бы сполна отыгрывался за плен, но при этом не испытывал никакой радости или хотя бы мрачного удовлетворения. Затравленный взгляд Ларта вызывал только неуверенность, смущение.

Когда они вновь поплестись в сторону красного огня, Рехи даже несколько раз ловил себя на мысли, что хочет перерезать путы на запястьях опального короля, растереть его онемевшие руки, кожу на которых уродливо исполосовал кожаный ремень, да продолжить путь вновь как двое равных. Но Ларт не разделял таких порывов, возведя вокруг себя каменную стену отчужденности и ожесточения.

— Если бы я тебя сейчас убил, то мне хватило бы мяса на много дней пути, — бросал он угрюмые слова, но покорно топал впереди, вновь подгоняемый мечом. И зарождавшиеся сомнения в душе Рехи сменялись омерзением, от которого захотелось ударить пленника, приложить темечком о ближайший камень или поставить фингал под глаз. Но он лишь задумчиво осадил: