Саат взмахнул рукой, и Рехи полетел на другую сторону провалившегося коридора. Сам же жрец непринужденно полетел в коконе склизких веревок. Рехи видел их отчетливо, но дотянуться не мог, теперь они жгли его, как прежде. Даже хуже. А изнутри давило омерзение к самому себе, к этой глупой жажде минутной славы. Он ведь прошел и песок, и огонь, и воду. Отчего же испытание обожанием толпы переломало его, перебило хребет и сшибло в пропасть? Ответ терялся в раскроенном при очередном ударе черепе.

Рехи очнулся у дальней стены коридора в окружении стражников с одинаковыми ухмылками. Теперь он понимал: воины все как один напоминали Саата.

— Ничтожество. Глупое ничтожество, — говорили они его голосом, повторяя единым хором: — Поверил, что и правда избранный. Что мы и правда дали тебе свободу. Думал, только ты один умеешь управлять линиями?

Стражники замерли, как статуи, когда приблизился сам верховный жрец. Он кратко махнул рукой:

— Под замок его!

Рехи не чувствовал уже ничего, он снова завис по воле Саата над полом и тихо сплевывал кровь, которая сочилась с разбитых губ и текла из носа. Он проиграл, снова проиграл. На этот раз от глупой самонадеянности. И с чего вдруг пошел искать Саата? С чего захотел власти? Никогда ведь не желал править. Или желал? Когда собрал отряд молодых эльфов, когда неволил Ларта. Мелочно, ничтожно, племенной царек-рабовладелец, на большее-то ума не хватало.

— Ничтожество! Ничтожество! — приговаривал Саат, таща за собой Рехи, как на поводке и периодически ударяя наотмашь по лицу. Несмотря на собственный приказ, верховный жрец пригнал безвольную тушку Рехи не в тронный зал, а прямо на городскую стену и заставил встать, выкручивая руки за спину.

Рехи глухо застонал и промычал что-то неразборчивое сквозь распухшие губы. После кромешного мрака среди мертвецов образ пустоши вырисовался нечеткими контурами. Облитая тусклым красным свечением, она озарялась огненными всполохами очередного далекого извержения. Скоро от него обещала прийти волна, но Рехи уже не успел бы подхватить обломки башен и домой. Саат бы не позволил, он достаточно наигрался в демонстрацию силы. А сколько подданных сгниет под завалами — не важно. Безразлично для того, кто питается чужой смертью.

«Что ты за тварь? Что за тварь такая?» — бессильно думал Рехи, извиваясь разрубленным червяком.

— Ну что, смотри! Смотри! Это все мой мир! Мой! — торжествующе шипел на ухо Саат.

«Лойэ!» — вздрогнул Рехи, когда привыкшие к тусклому свету зрачки различили тонкую черную линию, выделявшуюся на горизонте облачком пыли. Там шел отряд, вырисовывались тени животных и фигурки людей, волнующиеся нечеткостью, как воздух над костром. В этом движущемся искажении линий, напоминавшем мираж, Рехи уловил ярко-белую копну. Лойэ, наверняка его Лойэ! Он слишком хотел в это верить, чтобы вновь обмануться.