Если это не совпадение, если весь мир не решил повеселиться за мой счет, если я действительно существую… я вижу отца, погибшего десять лет назад. Вижу того, чьих фотографий у меня никогда не было.

И я вдруг вспоминаю, как изо дня в день искала папу, а он, оказывается, жил на соседней улице. Так близко, что можно дотянуться и прижаться лбом к его окну, подышать на стекло и написать: «Спокойной ночи».

А еще я вспоминаю, что папа не замечал меня. И лишь однажды, на обочине, когда я умоляла его спасти ворона, – заметил. Как же я злилась, что он не узнавал в родинках на моем лбу свою и мамину!

Но это мелочи. Сейчас я плаваю на поверхности.

Я – тонкая бензиновая пленка, и у меня не получается достигнуть дна. Там что-то прячется, я чувствую.

Алексей Евгеньевич обеспокоенно спрашивает:

– Вы в порядке?

– Извините, – сглатываю я. – У вас работает кто-нибудь по фамилии Рэу?

– О, эта семейка. Работают. Муж и жена, пенсионеры. А дочка их, Виктория, погибла вроде бы. – Алексей Евгеньевич щурится и облокачивается на спинку кресла. – Зачем они вам? Специальными часами интересуетесь?

– Можно и так сказать.

– Вы же понимаете, с чем имеете дело?

– Нет, – бессильно развожу руками я.

– Ну, теперь понимаете.

Я прокручиваю в голове разговор с бабушкой и дедушкой.

Высокая, высохшая заживо женщина, миниатюрная комната, скрипка… Дура. Какая же я дура! Я ведь бегала к ним в детстве. И они к нам тоже. Приносили яблоки, а мама пекла пирог. Пахло корицей.

Когда-нибудь ты вырастешь и приготовишь нам пирог сама.