– Я не могу, – повторил он. – Я не могу пойти к Теду.

– Почему?

– Я… Не знаю. Не могу, и точка.

– Хорошо, – ответила я. – Тогда ты понимаешь, что тебе нужно сделать.

– Что?

– Пришло время отказаться от проклятия.

– Нет, – он покачал головой.

– Ты серьезно?

Гнев… Нет, неистовство, которого я никогда раньше не знала, накрыло меня с головой. Оно разорвалось внутри; ударная волна негодования и ярости пронеслась по всему телу и буквально ослепила меня: на мгновение от злости у меня потемнело в глазах. Не успев понять, что собираюсь делать, я выбросила кулак и ударила Роджера в глаз.

Удар застал его врасплох. Его голова болтнулась, и он попятился к двери. Он не успел поднять руки, как я ударила снова, и на этот раз я ударила по губам, оцарапав костяшки и разбив ему губу. Прикрывшись руками, он отступил за дверь на крыльцо. Я снова замахнулась, но промазала, а затем нанесла удар в плечо. Я была… Клянусь, никто и никогда так не выводил меня из себя. Если бы у меня был нож, я бы с радостью изрезала его на кусочки.

Пытаясь увернуться от моих кулаков, Роджер попятился к ступенькам, продолжая тараторить: его окровавленные губы все спрашивали меня, что я делаю, что случилось, что все это значит. Вопросы отскакивали от меня рикошетом. Мне надоело разговаривать с ним, надоели постоянные диалоги, ведущие в никуда, до смерти надоело грызться с Роджером и тянуть из него правду щипцами. Но это – выражение полной растерянности на его лице, его жалкие попытки увернуться от моих ударов, глухой звук от встречи моих кулаков и его рук, боков, живота – все это приносило мне несказанное удовольствие. Это чувство граничило с возбуждением, настолько оно было первобытным и всепоглощающим.

Я никогда… Хочется сказать, что по пальцам могу пересчитать, сколько раз я избивала людей, но даже это будет преувеличением. Мне хватило бы и одного пальца. В четвертом классе Кэти Бриттен обозвала меня шлюхой, и я поставила ей синяк под глазом. Вот и весь мой боевой опыт. Я никогда не была поклонницей насилия, мне не нравились полотна с изображением насилия, жестокие фильмы или телешоу, да что угодно. Но и это еще не все: если бы ты спросил меня, смогу ли я ударить Роджера или причинить ему боль, то я бы ответила отрицательно. Не знаю, почему. В той единственной драке, свидетелем которой я была, он… Не сказать, что преуспел. Возможно, так нас воспитывает общество. Он мужчина, ты – женщина; он бьется, ты – нет. Справедливости ради скажу, что вряд ли он отбивался от меня в полную силу, но начал бы, если бы знал, как отчаянно я стремилась сделать ему больно. Быстро. Все быстро закончилось. Роджер собирался сделать еще один шаг назад, но нога повисла в воздухе – мы достигли ступеней. Он выбросил руки вперед, пытаясь удержаться, и я ударила его в грудь. Все еще пытаясь удержать равновесие, он покачнулся назад и покатился по лестнице.