– Слава богу, – сказала Галя. – Прости меня, лейтенант. Честно – прости. Надо было убедиться. Сидеть можешь?

Шушенков кивнул, не сводя глаз с Гали. В углу заплакал Ветерок.

– Ветерок. – Галя опустила вилы. – Вставай. Надо идти за девчонкой. Паша ее в лес потащил.

– Нет. – Ветерок замотал головой. – Хватит! Ты что, не видишь? А я предупреждал вас! Я тебе говорил!

– Вставай, Шушенков точно не сможет. – Галя потянула его за рукав, но тот закричал от боли. – Да что с тобой-то?

– Я же говорю – мне уже не до девок… давно… Галя, она мне… – Ветерок зашевелил пальцами, приподнимая рубашку. – Смотри!

Галя посмотрела вниз, увидела его живот и, отшатнувшись назад, схватилась за сложенные дрова, чтобы не упасть.

– Это… Это что?

– Да грыжа это… Паховая грыжа! Я же говорю – я не по этой части уже давно… А она мне пальца́ми – усе наружу вывернула! Как ходить теперь, Галя? Как жить теперь? Я ее столько берег, нянчил… Ни тяжелого не поднимал, не бегал, не работал после девяностых ни разу… А оно все равно… Из-за этой… твари этой…

– Ладно. – Галя вздохнула. – Шушенков наряду написал сразу перед тем, как нас сюда затащили. Должны уже, наверное, в деревне быть где-то. Шушенков, они писали тебе потом? Слышь, я говорю… тьфу ты. – Галя сплюнула, увидев, что он вновь вырубился, уронив голову на колени. – Короче – сидите здесь с ним, ждите помощь. Я телефон с собой беру: если наряд перезвонит – отправлю к вам.

– Галя, – сказал Ветерок вдруг спокойным голосом, – я ж умираю.

– Я знаю, – не стала врать Галя. – У тебя кровь в брюшине скопилась. Значит, мышцы порвались совсем. Если кишечник лопнул – значит, хана. Если нет – то пару часов проживешь еще, а там уже врачи помогут.

– А ты? – спросил Ветерок. – Туда пойдешь? В лес?

Галя кивнула.

– Ты же понимаешь, что мы наряду не объясним ничего сейчас? Даже если они двинутся в лес – то не будут знать, с чем имеют дело. И меня точно никуда не отпустят, когда в дровнике здесь найдут. Не по уставу. Мертвый ребенок и лейтенант полиции без языка. Меня хорошо если не свяжут. А пока объясню, они там, в лесу уже… – Галя и сама не знала, что «уже», но объяснять и не пришлось. Ветерок кивнул и вдруг улыбнулся, став сразу как будто моложе.

– Иди, Галька. Даже если не вернешься никогда – иди. Плохо, когда дети с лесу не выходят… Я ведь помню, как ты тогда по своему-то… – Ветерок опустил глаза. – Плохо, когда дети домой не возвращаются. Нельзя, чтобы так…

Галя провела рукой по лицу, но вовремя отдернула руку, дотронувшись до носа. Дышать теперь было чуть легче, но и боль была острее – отек от беготни немного спал и чувствительность возвращалась.