Вытянув руки по сторонам своего массивного тела (ожирение было одной из причин, по которым врачи отказывались оперировать грыжу), Людмила смотрела в потолок. Она чувствовала себя безумно уставшей, но сон не шел. В голове в очередной раз прокручивались события того дня и последующей ночи.

Проблемы с животом начались четыре дня назад, с самого утра. Конечно, они были и раньше – при такой-то грыже! – но в тот день живот беспокоил сильнее обычного. Из-за этого Людмила и проснулась.

Бурлило в самом животе и там, снаружи. Карман из плоти, обычно висящий на бедре асимметричным фартуком, был распластан по кровати вдоль ее тела. Утробные звуки сопровождались внутренним движением: волнами перистальтики, краткими спазмами, перетеканием чего-то невидимого… Она давно привыкла и к этим звукам, и к неприязненным взглядам, которые окружающие периодически бросали на нее в такие моменты. Но этим утром живот нервировал и ее саму. Людмила не смогла вспомнить, когда он в последний раз так сильно бурчал.

Опасаясь приступа тошноты, она поскорее села в кровати. Прислушалась к своим ощущениям. Нет, не тошнит. Наверное, будет диарея. Тоже не редкость.

Пару минут Людмила сидела неподвижно, глядя, как за окном зарождается хмурое осеннее утро. В голове клубились тяжелые мысли. После вынужденного выхода на пенсию (больше по здоровью, чем из-за возраста) так было постоянно. Все раздражало: домашние дела, муж, свекровь… Особенно свекровь. Теперь та целыми днями таскалась по квартире за Людмилой: тут проверит, там посмотрит. Привычно проглатываемое раздражение в последнее время выстреливало скачками давления, чего раньше у Людмилы не бывало.

– Что готовишь, Люсенька? – Свекровь в очередной раз приползла на кухню, когда Людмила переворачивала котлеты.

Сухонькая, не по-домашнему аккуратно одетая и увешанная крупной бижутерией, она нетвердым шагом прошла в кухню. Лысеющую голову венчал неизменный каштановый парик. Людмилу воротило от одного вида свекрови: старая кошелка, инсультница, а строит из себя светскую даму!

– Я же просила вас, не называйте меня так! – буркнула Людмила. Не сдержалась. Приторное «Люсенька» она с детства не выносила.

Словно в отместку за недовольный тон брызнуло раскаленное масло. Несколько капель больно ужалили пухлую руку, державшую лопатку.

– Ты уж прости меня, старую клушу… Совсем забыла… – Глазки-пуговки, горящие на ссохшемся личике, обшарили плиту и столешницу. – Людочка, мы гостей ждем?

– Нет, – коротко ответила Людмила, чувствуя, как гулко стучит в висках пульс.

– Зачем же тогда столько еды? Ленечка так много уже не кушает, я тем более… Тут и в три дня не управишься…