– Вот на три дня и приготовила! – неожиданно для самой себя огрызнулась Людмила. – Я не обязана каждый день у плиты торчать.

Старуха беззвучно пошамкала накрашенными губами, но ничего не ответила. Она никогда ничего не говорила прямо, в лицо. И эти вопросы про еду – тоже неспроста! Наверняка намекает, мол, невестка слишком много ест.

Мысленно послав свекровь куда подальше, Людмила продолжала раздраженно орудовать лопаткой. Затылок наливался нехорошей тяжестью. До этого момента давление никогда не поднималось так рано.

Свекровь продолжала топтаться за спиной. Людмиле становилось неуютно. И чего она ждет? Извинений? Пожалуй, и правда получилось грубовато. Обычно она держалась со старухой вежливо-отстраненно, никогда не демонстрируя явного раздражения, а тут вдруг… С другой стороны, та сама виновата: прицепилась и никак не отстанет!

– Вы будете сейчас обедать? – принужденно выдавила Людмила, выждав еще немного.

– Нет, Людочка, я попозже. – Старческий голос сочился патокой, как будто и не было предыдущего резкого диалога. – Через часик принесешь мне пиалочку супа? Ко мне в комнату, я там покушаю.

– Не буду я ничего носить! – внезапно вспыхнула Людмила, с грохотом припечатав крышку к сковороде. – Вы и сами прекрасно ходите! – Слова вырывались сами собой, как пар из треснувшего котла – Это я еле ползаю с давлением, а приходится еще у плиты крутиться! Чтобы вас накормить, между прочим! А вы только и знаете, что критиковать: это не так да то не этак! Сколько можно-то уже?

Выплюнув последнюю фразу, Людмила в упор глянула на свекровь, внутренне готовясь к первой настоящей перепалке за все время их совместной жизни.

Старуха застыла напротив, быстро моргая почти лишенными ресниц веками. Морщинистый подбородок нервно подрагивал.

– Зря ты так, Людочка. – Она наконец укоризненно покачала головой и, выпрямив, насколько возможно, спину, повернулась к выходу из кухни. – Никого, кроме себя, не любишь. Вот за это тебя Боженька и наказывает. А то давно бы уже все свои болячки вылечила.

Людмила застыла, глядя вслед расфуфыренной старухе. Горло перехватило от обиды и возмущения. Слова – достаточно едкие и колкие, чтобы как следует осадить старую гадину, – так и не пришли на ум.

С деревянной лопатки, сжатой в побелевших пальцах, капал жир. От плиты тянуло горелым.

Некстати скрутило живот.

Выключив газ, Людмила привалилась к столешнице возле плиты. Она стояла согнувшись, одной рукой опираясь о столешницу, а другую прижав к животу. Ком боли возник где-то в глубине брюшной полости и вскоре переместился вниз, в область грыжи. Плотный, пульсирующий. Подвижный.