12

— Эй, Брайан... Хочешь, покажу тебе фокус? — Мальчик на велосипеде быстро поднял голову, челка его упала на глаза, и на лице его Алан увидел выражение, которое ни с чем не спутаешь: голый неприкрытый страх.

— Фокус? — дрожащим голосом переспросил паренек. — Какой фокус?

Алан не знал, чего боялся мальчишка, но одно он понял сразу: его волшебное искусство, на которое он часто полагался, как на ледокол, имея дело с детьми, на этот раз по каким-то причинам было совершенно неуместно. Лучшее, что он мог сделать, это отложить его подальше и как можно скорее начать все сначала.

Он выставил вперед свою левую руку — ту, на которой болтались часы, — и улыбнулся, глядя прямо на бледное, внимательное, испуганное личико Брайана.

— Как видишь, у меня ничего нет в рукаве и рука двигается свободно, от кисти до самого плеча. А теперь... presto!

Алан провел открытой правой ладонью по всей левой руке, легко вытащив при этом большим пальцем маленький пакетик из-под часов. Сжимая кулак, он отковырнул почти микроскопическую застежку, скрепляющую пакетик. Левой ладонью он ударил по правой, а когда развел руки в стороны, огромный букет бумажных цветов расцвел там, где мгновением раньше не было ничего, кроме пустоты.

Алан сотни раз показывал этот фокус прежде и никогда так хорошо, как этим жарким октябрьским полднем, но... ожидаемая реакция — мгновенное изумление, а потом ухмылка, состоящая на треть из удивления и на две трети из восхищения, — так и не показалась на лице Брайана. Он с легким любопытством посмотрел на букет (казалось, в этом взоре проскользнуло облегчение, словно он ожидал гораздо менее приятный фокус), а потом перевел взгляд на лицо Алана.

— Неплохо, да? — спросил Алан и растянул губы в широкой улыбке, столь же натуральной, как челюсти его деда.

— Ага, — сказал Брайан.

— Так-так. Вижу, что ты в недоумении. — И Алан свел ладони вместе, осторожно сворачивая букет. Это было легко — пожалуй, даже слишком легко. Пора покупать новый экземпляр фокуса с цветком; их хватает ненадолго. Пружина в этом уже стала растягиваться, а яркая разноцветная бумага скоро начнет рваться.

Он снова раскрыл ладони, улыбаясь теперь более естественно. Букет исчез — опять превратился в маленький пакетик под браслетом его часов. Брайан Раск не улыбнулся в ответ; его лицо вообще было лишено всякого выражения. Остатки летнего загара не могли скрыть ни бледности, ни того, что кожа на лице была в том необычном состоянии, какое бывает при половом созревании: гроздь маленьких прыщиков на лбу, один побольше — в уголке рта, тени по обеим сторонам носа. Лиловатые тени были у него и под глазами, словно последний рат он высыпался давным-давно.