Времена изменились, изменились и методы; лица — тоже. Но когда на лицах написана нужда, они всегда одинаковы: это лица баранов, потерявших своего пастуха, и в такой коммерции он более всего чувствовал себя как рыба в воде, как тот разносчик из давних времен — не за изящным прилавком, возле кассового аппарата «Сведа», а за простым деревянным столом, давая сдачу из сигарной коробки и продавая одно и то же все снова, и снова, и снова.
Товары, так привлекавшие жителей Касл-Рока — черные жемчужины, святые реликвии, кварцевое стекло, трубки, старые комиксы, бейсбольные вкладыши, старинные калейдоскопы, — все исчезли. Мистер Гонт принялся за свое настоящее дело, а в конечном счете настоящее дело всегда кончается одним и тем же. Его главный товар тоже изменился с годами, как и все остальное, но перемены эти касались лишь поверхности, как разнообразные кремовые узоры на все том же темном и горьком пироге.
В конечном счете мистер Гонт всегда продавал им оружие... а они всегда покупали.
— О, благодарю вас, мистер Уорбуртон! — говорил мистер Гонт, принимая пятидолларовую бумажку от чернокожего охранника. Он вручил ему доллар сдачи и один из автоматических пистолетов, которые Эйс привез из Бостона.
— Спасибо, мисс Милликен! — Брал десять и давал восемь сдачи.
Он брал с них то, что они могли себе позволить, — ни центом меньше и ни центом больше. «Каждому — по его средствам» — было девизом мистера Гонта, и плевать на «каждому — по его нужде», потому что все они нуждались, и он пришел сюда заполнить их пустоту и покончить с их болью.
— Рад вас видеть, мистер Эмерсон!
О, это всегда было прекрасно, так прекрасно — снова заниматься делом по старинке. И никогда еще дела не шли так хорошо.
2
2
Алана Пэнгборна не было в Касл-Роке. Пока репортеры и полицейские толпились в одном конце Мейн-стрит, а Лиланд Гонт вел свою неприбыльную торговлю в другом, Алан сидел в приемном покое левого крыла госпиталя Северного Камберленда в Бриджтоне.
Отделение в этом крыле было небольшим — всего четырнадцать палат, — но недостаток пространства восполнялся обилием цвета. Стены палат были выкрашены яркими радужными красками. С потолка в приемном покое свисал вентилятор, украшенный птичками, грациозно вертевшимися и порхавшими вокруг центрального стержня.
Алан сидел перед громадной фреской с изображениями сценок из детских стишков. На одной части фрески перегнувшийся через стол человек протягивал что-то маленькому мальчику явно провинциального вида, выглядевшему одновременно испуганным и очарованным. Что-то в этом образе поразило Алана, и отрывок из детского стишка прозвучал свистящим шепотком у него в мозгу: