Лес не успел закончиться, когда полил густой освежающий дождь. Игнат, приоткрыв окно, ловил губами капли и щурился от прохладного ветра. Темнело быстро. Глупо вообще было ехать в ночь, но оставаться тоже нельзя – опасно. Лучше переночевать где-нибудь на обочине, спрятавшись среди деревьев, в темноте, чем около дома, куда могут наведаться друзья мародёров.
Дорогу Игнат вспоминал постепенно, будто эти воспоминания были в тумане и сейчас выплывали и обретали чёткость. В узнавании была фактурная глубина не только настоящего, но и прошлого, зацепки и крючочки, связывающие воедино время и делая образы выпуклыми, реалистичными.
Память подбрасывала обрывки песен, которые слушал папа, когда ехали по ухабистой дороге в сторону города. Теперь эти песни не были ужасными и надоевшими. Игнат хотел бы, чтобы папа проворачивал реле громкости на увеличение, когда играли его любимые «Комбинация» или «Ласковый май». Но вместо этого проворачивал реле сам и тихонько подпевал совершенно бессмысленное: «Бухгалтер! Милый, милый мой бухгалтер».
И ещё не было больше запахов: мамины духов, чуть-чуть алкоголя и сигаретного дыма. Только запах шампуня от свежих волос Дружище. Иное и чужеродное в родном авто.
Сквозь дождь Игнат видел заброшенные фермы справа. Папа как-то заезжал туда, но ничего не нашёл, кроме гниющего сена и разбитого заплесневелого кирпича. Затем в череде редких деревьев промелькнула вереница автомобилей: когда-то давно здесь был лагерь, но люди давно разбежались кто куда или погибли.
Мелькающие знаки, неработающие светофоры, затем железная дорога, через которую прогрохотали, не сбавляя скорости – признаки подступающей цивилизации, крохотного промышленного посёлка, о котором Игнат тоже помнил.
Тут случилось что-то нехорошее. Папа едва унёс ноги, да и Игнат мог пострадать. Сейчас же он ловил взглядом ржавые гаражи, разбитые и разворованные теплицы, заброшенные авто, стянутые на обочины, и вспоминал, вспоминал. Сколько раз ездили по этой дороге туда и обратно? Каждую активную фазу точно.