С двумя могилами в мягкой земле он управился за пару часов. Впору устраиваться на работу на кладбище, опыт, считай, появился.

Глубоко Игнат не копал; так, чтобы можно было уложить и присыпать. Вернулся с тележкой за папой, посчитав, что тащить его будет тяжелее, а, значит, нужно взяться, пока ещё были силы. Но папа оказался лёгким. Он походил на вязаную размякшую куклу, у которой внутри не было ничего, кроме ваты. Сверху Игнат положил тельце Бельчонка. Интересно, почему папа его спасал? Какой в этом был толк? Что это, обычная жалость к животному или подсознательное стремление сделать приятное сыну, которого ещё утром запугивал на охоте? Игнат не знал ответов и никогда не узнает. Может быть, много лет спустя он найдёт какую-нибудь удобную догадку, которая примирит его с отцом, но не сейчас. Сейчас в голове было пусто.

С мамой Игнат провозился долго. В автомобиле стоял такой густой едкий запах, что пришлось сначала открыть все дверцы и хорошенько проветрить.

Когда же мама вывалилась на землю, распластав руки, Игнат понял, что спереди она выглядит как живая. Повезло, что успела умереть до того, как дурные слова разломили ей череп, раскрошили кости и разорвали внутренности. Мама лежала, глядя стеклянными глазами как будто на Игната. Как будто укоризненно. Как будто хотела что-то сказать, но не успела.

Подошла Дружище, разглядывая лежащее на земле тело. На плече она держала папино двуствольное ружьё.

– Красивая была.

– Ага, – сказал Игнат.

– Жаль, что в этом мире умирают не только плохие люди.

– Ага, – повторил Игнат.

Он с трудом уложил маму в тележку. Кожа у мамы была тёплая и чуть влажная – в отличие от папиной, ледяной. Видимо, дурные мысли вытягивали из человека всё тепло.

Тележка тряслась на неровной тропинке. Мама тряслась тоже, разглядывая небо. Игнат ехал к могиле невероятно долго, мир сузился и сконцентрировался на красивом мамином лице.

Вот бы она сейчас рассмеялась, как умела, и сказала: «Притормози, малыш! Всё, всё, наигрались и хватить. Пошли пить капучино, ты ведь уже вырос!». Выбралась бы из тележки, отряхнула платье, распутала окровавленные волосы, прикрывая дыру в черепе. Откуда-нибудь появился бы папа, слизывающий кровь с подбородка, потому что это не кровь, а кетчуп. Они бы смеялись: «Как ловко мы тебя проучили! Видишь, что бывает, когда не слушаешься старших!» И он бы рассмеялся с ними вместе. Вот прямо тут бы, усевшись на горячую землю, в пыль, и смеялся бы до колик в животе. Он рад бы был обернуться и понять, что Дружище нет, машины нет, трупов тоже нет, а по широкому свободному двору носится кругами Бельчонок, собирая грязь на белую шерсть. Как долго бы они смеялись, прежде чем пошли в дом, кушать сладкое и читать «Волшебника Изумрудного города»?