А Славе хотелось утренней тишины. Он вдыхал морозный воздух, щурился на солнце, наслаждался необыкновенном состоянием, которое настигало только в таких вот полузаброшенных поселках – будто он, родившийся в Москве, живший в Подмосковье, сбрасывал здесь свою городскую шкурку, пропитавшуюся запахами бензина, крепкого кофе, бесчисленных бургерных, пота сотен людей в маршрутках и метро, горячего асфальта и влажной одежды. Оставался безмятежно обнаженный, чистый, по-настоящему деревенский, как две сотни местных жителей – хранителей древнего и стремительно забывающегося уклада.

Это у Славы было из детства и юности. Впитал с родительскими вечными путешествиями. Они не любили городов, мотались по обширной стране, выискивая малолюдные местечки, – там и жили, как современные кочевники.

На дежурство в Вышивки Слава приезжал раз в неделю, оставался тут на сутки, потом сменял локацию. Пять рабочих дней – три поселка вокруг Москвы. Плюс иногда внеурочные дежурства. Кто-то бы другой давно скурвился, закидал бы начальство прошениями о переводе или уволился к чертям. Но Слава получал удовольствие, мотаясь между поселками, причем даже не на машине, а на маршрутках или электричках. Везде хватало хороших людей, везде нужна была помощь. А еще кругом природа, искренность, та самая внутренняя чистота, которая невероятным образом сохранялась даже в местных стремительно спивающихся жителях.

Летом Слава бы свернул с колеи к реке, которая текла неподалеку, окунулся бы пару раз, утопая ногами в мясистой прохладной глине, но сейчас делать там было нечего. К тому же ближайший спуск огородили забором метров на двадцать в обе стороны, а единственный проезд перекрыли шлагбаумом и повесили «кирпич». Почти год тут велась стройка, к зиме вырос богатый двухэтажный коттедж какого-то чиновника из Москвы. Это было самое ужасное, что могло случиться с поселком. Ужасное – но неотвратимое. Земля вокруг столицы уже много лет обрастала такими вот коттеджами, которые вытесняли природу, деревянные домики еще досоветской постройки, огораживали реки, озера, вырубали леса, закатывали в асфальт и бетон болота, разгоняли местных жителей по тесным квартиркам крохотных городков.

Слава остановился у калитки, приметил две камеры, смотрящие на него из-под козырька. Вдавил кнопку вызова. За забором, чувствовал Слава, не было ничего похожего на деревенскую чистоту и искренность. Это был кусок нелюбимой Москвы, перенесенный сюда непонятно для чего. Но вместе с тем, кое-что Славе все же было нужно от этого коттеджа. Он не оставлял надежды найти то, что искали его родители на протяжении многих лет.