Светлый фон

– Я принимаю жертву, смертный, – продолжил Ньярли. – Спасибо за Ужастика, признаюсь, я уже начал нервничать. Ну, бывай. Сегодня ещё столько дел, – в голосе Владыки послышалась усталость. – И… за возвращение моего малыша, я исполнил твоё желание. Всего мрачного.

Щупальца, пасти, глазищи постепенно растворились в воздухе, оставив после себя запах рвоты и тины. Напоследок что-то тихонько хихикнуло.

Дима плюхнулся прямо на пол. Это что сейчас было? Отвратное завершение мерзкого дня? Очуметь. И какое ещё желание? Что за бред? Позади раздался лёгкий вздох, Дима обернулся – на него смотрела синими глазами барышня с огромной дырой в груди, без сердца. Она приоткрыла пухлые губы и пролепетала:

– Может, развяжешь меня, милый? Ты очень устал, сходи, прими душ, а я пока ужин приготовлю.

Виват король Вадим Вербицкий

Виват король

Вадим Вербицкий

Трущобы Нагаты являют глазу не самое приятное зрелище. Сложно представить, чтобы жителю благополучных районов взбрело в голову оказаться здесь даже в дневное время суток. Меж тем я пришел сюда отнюдь не из пустого любопытства. Я всегда старательно избегал подобных неблагоприятных мест

О заклинателе духов я узнал из случайной беседы от одного своего старого знакомого, который услышал о нем от кого-то еще. Вероятно, так и расползлись в свое время слухи о господине К., и негромкая молва о нем разлетелась по всему Кобе, обрастая странными подробностями.

Я все еще сомневался относительно своего намерения и прежде, чем приблизиться к двери, успел дважды обойти вокруг скособоченного почерневшего строения, раздумывая, верно ли я поступаю. К тому моменту его густо поросший сорняками участок, что некогда именовался лужайкой, зарделся в лучах заходящего солнца, а маленькое западное окно ярко пылало, отражая багряный закат.

Жилище господина К. располагалось на отшибе Нагаты, где уже кончались трущобы, и между низкими покатыми холмами пролегала заброшенная железнодорожная ветка, за которой простирался только серый пустырь, обнесенный на горизонте едва ли не сплошным рядом промышленных труб.

Преодолев последние сомнения, я взошел на одряхлевшее крыльцо, постучался в дверь и через некоторое время услышал шаркающие шаги хозяина. Дверь медленно открылась, и в проеме показался мужчина лет сорока пяти, щуплого сложения и высокого роста. На нём плохо сидел сюртук – явно ему не в пору, застегнутый на единственную нижнюю пуговицу. Смерив меня угрюмым взглядом и не проронив ни единого слова, он лишь одним скупым небрежным жестом дал понять, что мне позволено войти в его дом.