– Нет ничего, что могло бы тебя оправдать! – выкрикнул он. – Ты сам это знаешь! Из всех твоих грязных делишек это – самое грязное! Хочешь, чтобы я тебя обелил? Тебя ничто не обелит! На тебе даже снежинки чернеют! Как ты смеешь просить себе характеристику? Я уже дал тебе характеристику! Упаси боже сказать о тебе хоть одно доброе слово! Я лучше умру!

Штайнсфорт резко выбросил вперед свою единственную руку.

– Так умри! – сказал он.

Полицейские нашли Уолтера Штритера распростертым на обеденном столе. Тело было еще теплым, но он был мертв. Причина смерти не вызывала сомнений: вместо рукопожатия гость сжал ему горло. Уолтера Штритера задушили. Убийца бесследно исчез. На столе и на одежде убитого обнаружились хлопья тающего снега. Откуда он взялся, осталось загадкой, поскольку в тот день ни в городе, ни в окрестностях снега не было.

Два Вейна[67]

Два Вейна[67]

Ах, эти садовые статуи! Хозяин поместья по праву гордился своей коллекцией. Статуи украшали балюстраду террасы, обрамляли лестницу в сад, царили на квадратных и прямоугольных лужайках, отгороженных друг от друга плотными полосами высоких кустарников и аккуратно подстриженных тисов, – если смотреть на них сверху, эти лужайки напоминали шахматную доску. Статуи были повсюду, и поначалу, пока мы бродили по огромному саду в поздних сентябрьских сумерках, я еще как-то пытался их сосчитать, но вскоре сбился со счета. Некоторые стояли на низких постаментах на безупречно подстриженных газонах, другие – божества водной стихии – на крошечных островках посреди прудов, населенных золотыми рыбками. Каждая из этих статуй властвовала безраздельно в своем маленьком царстве, окутанная тайной и тишиной.

– Как называются эти участки? – спросил я, обводя взглядом лужайку, замкнутое пространство, окруженное плотной зеленой изгородью. – Они создают ощущение полного уединения.

– Теменосы, – ответил хозяин поместья, четко разделив слово на слоги. – Слово из древнегреческого.

– Теменос – священный участок, посвященный какому-то божеству, – блеснул я своими познаниями, но, кажется, не произвел впечатления на собеседника.

Одни статуи были вытесаны из серого камня, местами заросшего лишайником, похожим на золотистые пятна, другие – отлиты из какого-то темного матового металла, который, казалось, отталкивал солнечный свет. В сгущавшихся сумерках они как будто притягивали темноту – возможно, они никогда ее не отпускали.

Хозяин поместья и сам чем-то походил на эти металлические изваяния: в строгом, несколько старомодном сельском наряде, напоминавшем одеяние священника – бриджи с манжетами чуть ниже колен, черные шерстяные чулки на тощих ногах, твидовый пиджак с поясом вроде викторианских норфолкских пиджаков, – он выглядел в точности как они, и, когда он стоял в сумеречном теменосе, вытянув руку вперед и указывая на статую, которая тоже на что-то указывала вытянутой рукой, его легко было спутать с нею.