Он и без того чувствовал себя не лучшим образом. У него было какое-то психосоматическое расстройство, из-за которого по телу периодически пробегали мурашки независимо от комаров. Ощущение было такое, словно кожа плохо сидела на нем: где-то провисала, а где-то была слишком туго натянута на кости. И если умом он приветствовал любое дуновение ветерка, то его тело от него непроизвольно сжималось. Его бросало то в жар, то в холод, как в лихорадке.

И все же он не терял надежды, ведь жена, перед тем как уйти одеваться к ужину, пообещала позвонить графине Бембо и сказать, что они, к сожалению, не смогут быть у нее в гостях через два дня. Ему, Генри, нездоровилось – это их извиняло: комары и жара доконали его, и завтра они втроем отбывают в Доломитовые Альпы. Доломиты! Само это слово, предполагавшее свежий горный воздух и полное отсутствие комаров, вдохнуло в него новую жизнь, и он позвал официанта, чтобы тот подлил ему сухого мартини.

Ему стоило огромных трудов уговорить Морин на этот шаг. Она вовсе не была безразлична к потребностям и даже причудам мужа, который давал ей едва ли не все, чего она хотела от жизни, за исключением романтики. Она понимала, что значит быть его женой, и не жаловалась. Но это был особый случай. Графиня Бембо была влиятельной венецианской матроной, пожалуй, самой влиятельной из всех, и ее званые вечера считались одним из гвоздей сезона, пожалуй, даже самым главным гвоздем. Было бы чертовски обидно пропустить такое. Морин переживала не за себя, но она была уверена, что Аннет ужасно расстроится. Аннет было только двадцать, и она впервые оказалась в Венеции. Венеция ударила ей в голову, она не видела в ней ни единого изъяна. Ее не беспокоили ни жара, ни комары – все это казалось ей чем-то забавным, частью единого непреходящего праздника, состоявшего из бесконечных званых вечеров, куда ее приглашали. Вокруг нее так и вились молодые мужчины – Генри не мог сосчитать всех этих Нино и Нини, Джиджо и Джоджи, как не мог и отличить их друг от друга, – для него они были точно рой мошкары. Но он не мог не признать их приятную внешность и отличные манеры, как и то, что Аннет, очевидно, находила их более интересными и волнующими, чем их ровесников в Англии. Она каталась с ними на лодках, купалась, играла в теннис, танцевала – часами напролет. Генри слегка тревожили все эти отлучки дочери, но Морин, похоже, в точности знала, каковы должны быть пределы ее свободы, и умела, в отличие от Генри, обозначить те или иные границы в зависимости от обстоятельств, ведомых только ей. Но одно всегда было ясно: ничто, никакое стечение обстоятельств не должно было помешать Аннет посетить прием у Бембо.