Англо-американская колония, хоть и понесла досадные потери в силе, численности и деньгах, сплотила ряды и по-прежнему оставалась единственной прослойкой венецианского сообщества, обращавшейся к друзьям – как венецианцам, так и иностранцам – со словами: «Вы придете ко мне на чай?»

Теперь в этом узком и продолжавшем сужаться кругу единовластно царили мистер и миссис Картерет. Они обосновались в Венеции на излете девятнадцатого века. Что побудило их к такому шагу, мне неведомо. Он был американцем из Новой Англии, носившим прежде фамилию Картер, она была еврейкой по имени Ханна Филькенштайн, из Нью-Йорка, и ее семья (они были банкирами) стала, как говорили – и это подтверждали даже те, кто не питал симпатии к миссис Картерет, – первой еврейской семьей, принятой в высшем обществе Нью-Йорка. Принятой «в четыре сотни»[105].

«Меня бы здесь не было, – сказала она как-то раз, – если бы не мои нью-йоркские трущобы».

Каким образом познакомились Джеймс Картерет и Ханна Филькенштайн, оставалось загадкой, как и их женитьба. Поговаривали, конечно, что он женился на ней из-за денег, но он не испытывал недостатка в деньгах. Он был низкорослым, весьма chetif[106], усатым (его жена как-то раз мне сказала: «У мужчины определенно должны быть усы»), держался с некоторой нервозностью и смеялся фальцетом. «Ой, ну-ну-ну», – говорил он после всякой ремарки, своей собственной или чьей-то еще, в которой имелся малейший намек на юмор, словно полноценный смех был выше его сил.

Он был, что называется, petit maître[107]. Имея изысканный вкус и талант к живописи, он одно время писал картины в стиле Сарджента, но, женившись, отложил кисть. А в ответ на укоры друзей отвечал: «Я оставил живопись, когда стал вращаться в кругах богатых и сильных мира сего».

Жена не имела такого таланта, но она была очень образованной женщиной и говорила по-французски и по-итальянски (и, вероятно, по-немецки), довольно медленно – что, впрочем, было ей свойственно и в родной речи, – но вполне правильно. Кроме того, она много читала, хотя не всегда это признавала.

Чета Картерет поселилась в палаццо Контарини-даль-Моло; его нельзя было назвать типичным венецианским палаццо, но из него открывался вид, прекрасней которого не найти во всей Венеции, а может, и в целом мире. Расположенный на северной стороне, дворец выходит окнами на внутренний изгиб Фондамента-Нуове в Лагуна Морта, левее расположено кладбище Сан-Микеле (слишком прекрасное, чтобы считать его кладбищем), а за ним лежат Мурано и Бурано. Имевшие глаза могли видеть то же, что видел Гварди, особенно любивший эти места.