– Ах, это вы! – восклицала она с легким удивлением (ей вообще было свойственно непреходящее удивление). – Я вас почти не ждала, но вы пришли! Я уж боялась, вас задержат другие обязательства, как в тот раз, вы помните?

Смущенный гость пытался вспомнить случай, когда он подвел миссис Картерет, но тщетно, и в этот момент ему на помощь приходил мистер Картерет, почти незаметный в тени округлой фигуры и объемной шляпы своей супруги.

– Мы так рады вас видеть, – говорил он, и его губы кривились в типичном для него намеке на улыбку. – Венеция теперь так опустела, все поумирали или разъехались – дорогие Гогенло, и леди Малкольм, и миссис Фронтишам, – так что некому было вас встретить, увы!

И в течение нескольких минут вводили еще пятерых гостей с самыми громкими именами. Они оглядывались по сторонам – невозможно было не оглядываться: все в городе знали, как много Картереты вложили в свой дом, – и следовали за миссис Картерет и ее бледно-голубым шелковым жабо (оно защищало ее от жары или холода?) в столовую, где для начала им предлагали аперитивы. Порции были мизерными, но сам коктейль, право же, изумительным, и как-то раз я спросил у мистера Картерета рецепт. Он выдержал достаточно долгую паузу, чтобы я почувствовал, что допустил gaffe[110], а затем сказал:

– Пожалуйста, не обижайтесь, но я думаю, люди могли бы… могли бы пойти разговоры, если бы два англичанина в Венеции подавали один и тот же коктейль. Ох, ну-ну-ну-ну-ну!

Мне пришлось удовольствоваться этим ответом – вкупе с коктейлем, – хотя англичанином мистер Картерет стал совсем недавно, сменив гражданство по сугубо личным причинам, а жена последовала его примеру.

Все комнаты в доме имели низкие для венецианских интерьеров потолки, но в столовой Картеретов потолок был украшен фресками Тьеполо, на которые невозможно было не смотреть – так низко они нависали над головами. На фресках изображалось чье-то прославление – возможно, предвидение миссис Картерет? – с ликующими ангелами, святыми и putti[111].

Миссис Картерет не нравилось, когда кто-то делал восторженное замечание насчет потолка, как не нравилось ей и отсутствие таких замечаний. Ей вообще было трудно угодить.

Блюда сменялись одно за другим, еда была превосходной, обслуживание – выше всяких похвал. Но под конец миссис Картерет могла заметить:

– Боюсь, угощение у нас довольно скромное… Поварихе нездоровится, с ней такое бывает… ужасно досадно… так что приходится полагаться на кухарку.

Вероятно, в этом проявлялось несколько нездоровое и неосознанное желание Анны (урожденной Ханны) держать планку повыше, чего бы она ни касалась, и этим объяснялось ее столь критичное отношение к миру. Живя в своей башне из слоновой кости, она могла себе это позволить – во всех смыслах. Такой-то был зауряден (она не боялась использовать это слово), такая-то была дурой, такой-то – уродом, такая-то не говорила по-французски, и, самое страшное, такой-то не был ей рекомендован.