О, какой это был контраст!

С течением лет мистер и миссис Картерет стали относиться к своему общественному положению с особенным пиететом. Однако они делали послабление в отношении некоторых личностей с громкими именами: «Ох уж эта знать…» – говорила она, имея в виду некоторых членов королевских фамилий с запятнанной репутацией, посещавших Венецию. А когда выяснилось, что одна титулованная особа, прибывшая в Венецию, проводит время с гуляками на Лидо, миссис Картерет с неодобрением сказала:

– Когда женщина ее положения, точнее, имевшая когда-то положение, едет во Францию и становится déclassée, а затем приезжает в Венецию и водится со всяким отребьем, это нисколько не интересно.

Это было интересно, но миссис Картерет не признавала ничего «интересного», если оно было не comme il faut. Возможно, она не могла по-другому или не хотела из принципа. Но понять, что у нее на уме, было непросто, поскольку ее глаза под тенью широкополой шляпы хранили загадку. Когда отребье, снявшее на сезон один из самых больших дворцов на Гранд-канале, пригласило Картеретов познакомиться с их знатной гостьей, Картереты приняли приглашение, и я вспоминаю, как встретил Анну – я привык называть ее просто по имени, хотя не думаю, что она одобряла подобную фамильярность, – на вершине парадной лестницы, под самые громкие аплодисменты, какие мне доводилось слышать.

После этого она пригласила к себе знатную гостью, запятнавшую свое имя связью с отребьем, но никто из отребья приглашения не получил.

Никакая рыбешка не была слишком мелкой или слишком крупной для всеобъемлющего осуждения миссис Картерет. Объяснялась ли такая установка неким глубоко запрятанным комплексом неполноценности – как знать? К этому вроде бы не было оснований: Филькенштайны стали первой еврейской семьей, принятой в нью-йоркское общество, и фамилия Картера была хорошо известна и уважаема в Новой Англии, пока он не добавил к ней «ет».

В чем бы ни заключалась причина, Анна Картерет обожала указывать людям их место. Говорили, что ее муж, с его визгливым смехом и тщедушной фигуркой, вдвое меньше супруги, умел вести по-настоящему серьезные дела; возможно, это он купил палаццо, во всяком случае, украсил его точно он. У нее был острый ум, образование и личное обаяние, у него – вкус и талант, а возможно, и несгибаемая сила воли за хрупким фасадом, украшенным огромными седыми усами. «У мужчины определенно должны быть усы». Возможно, усы были тайным знаком власти.

Но для случайного наблюдателя, малознакомого с Картеретами, главой этой семьи выступала она, миссис Картерет, и уж точно она решала, кого следует или не следует принять.