Схая закатила глаза.

— А давай в билетики поиграем! — попросила сестрёнка.

— Ладно, — согласилась Схая. — А потом на озеро… нарвём рыжика для лепёшек.

Дицца не слышала — неслась к крытым железным повозкам, оставленным старыми хозяевами этих земель, мифическими Механиками. Деревня выросла вокруг бурых длинных фургонов, превратив их нестройные ряды в одну из улиц — дети прибегали сюда поиграть, а взрослые подивиться на омертвелое искусство Механиков. Даже шестёрка лошадей не могла сдвинуть древнюю повозку с места… лошади… когда закончились хоть какие-то припасы, их съели первыми, затем собак и кошек…

— Трамлаи! — пищала Дицца. — Я продаю билетики на трамлаи!

— Что за трамлаи?

— Они так называются! — Дицца поставила ногу на ступеньку фургона и повернула к сестре серьёзное личико.

— Кто тебе такое сказал?

— Коряга.

Схая залезла следом.

— Когда?

— Во сне. Мы тут играли. А потом побежали смотреть на гусеницу.

Схая открыла и закрыла рот, промолчала. Гусеницей называли вереницу телег и домов-фургонов, которая раз в месяц проходила по тракту. Военный караван. Такой увёз мачеху Мижая. Что тут скажешь… у каждого свои сновидения — у неё ярмарочные пряники, у Диццы — игры с магом, которого она и видела от силы раз или два, ещё до Конца Сытости, когда селяне ходили к Коряге за последней помощью.

В крытой повозке не было ветра. Вот если бы не было голода… Но об этом Механики не позаботились, они-то и себя и свой железный транспорт уберечь не смогли. Стены фургона слоились и осыпались под беззвучное чавканье бурых вшей.

Дицца стояла в проходе, уперев в тощие бока ручонки и кивая на скамью.

Схая послушно села на почерневшие деревянные рейки. На скамье напротив лежала табличка. Буквы имели чёткие контуры, без змееподобной вязи, но легко узнавались. На табличке было написано: «СЧИТАЮТСЯ УТРАЧЕННЫМИ…». Что это означает, Схая не знала. Под ногами хрустели ветки и стекло.