Входная дверь была гостеприимно открыта, поэтому стучаться он не стал, а сразу направился на кухню, из которой доносился задорный рев Макса Кавалеро. Предположение, что «Сепультуру» может слушать Александра Васильевна или Михалыч, Арес сразу же откинул как несостоятельное. Вывод напрашивался сам собой: на фермерской кухне завелся мажор-мотоциклист!

Предположение подтвердилось в тот самый момент, когда Арес переступил порог. За дубовым столом, спиной к нему сидел щуплый пацаненок. Рядом с его правой рукой стояла дымящаяся чашка, а пальцами левой он отбивал ритм. Когда того требовали обстоятельства, Арес умел двигаться почти бесшумно. А обстоятельства и пережитое на проселочной дороге унижение требовали сатисфакции. Он подкрался к пацаненку бесшумно, как ниндзя, положил руки на худосочные плечи и ласково шепнул на ухо:

– Ай, как некрасиво сбивать с ног усталого путника, мальчик.

Нервы у мальчика оказались железные, потому что он не взвизгнул и даже не вздрогнул от неожиданности. Плечи его напряглись, ухо чуть порозовело. А потом он сказал почти так же ласково:

– Руки убери, путник.

Голос у мальчика оказался совсем не мальчишеский. Голос у мальчика оказался даже чем-то знакомый. Арес замер. Пальцы его инстинктивно сжали тощие плечи еще сильнее.

– А если не уберешь, я заору. Прибежит папа с ружьем и сделает в тебе лишнюю дырку. Папа у меня такой: сначала стреляет, а потом разбирается.

Можно было сделать проще: можно было разжать пальцы и обойти стол, чтобы заглянуть этому… этой в лицо. Но пальцы сжимались все сильнее. Как и зубы.

– Начинать орать? – спросила эта язвительно. – Или выпьем кофею?

– Кофею!

Наконец здравый смысл возобладал над злостью. По всему выходило, что мажор – это не мальчик, а девочка. И девочка не простая, а находящаяся в самом близком родстве с Михалычем. Портить отношения с Михалычем из-за какой-то малолетней дуры не хотелось. Было и еще что-то, какая-то не до конца додуманная мысль, которая надоедливо зудела в черепной коробке.

– Хороший мальчик! – сказала мажорка, обернувшись и с вызовом глядя на Ареса снизу вверх.

– Хотел бы я сказать, что и ты тоже хорошая девочка. Но не поворачивается язык.

Она разглядывала его нагло и совершенно бесцеремонно своими большими небесно-синими глазюками. А если ей можно, то и ему не грех!

Девица была мелкая, худая, пацанистая. В том смысле, что и спереди мало чем отличалась от мальчишки. Не было у нее ни приятных мужскому глазу округлостей, ни еще более приятных выпуклостей в нужных местах. Так… намеки на округлости и выпуклости. Если бы не лицо, глазастое, скуластое и злое, девица запросто сошла бы за пацана. Вот лицо, что ни говори, было вполне симпатичное, хоть и совершенно не накрашенное. Впрочем, отсутствие косметики Арес считал достоинством, а не недостатком. Должно же у этой выдры быть хоть какое-то достоинство!