— Я никуда не уеду, пока не подведу дела к общему знаменателю, — загадочно сообщил Леша. — И речь вовсе не о математике. Допетрил, придурок?

— Понятия не имею, о чем ты, — покривил душой Матвей. В дырке между креслами вновь возникли всклокоченные космы.

— Ха! Я тут почитал твои пылкие послания в перерывах между пилежкой матери и репетитором. Доступно излагаешь, друг. Правда, один момент не просек: каким таким обманным путем она пыталась заманить меня в хижину, если… Цитата, «Не знаю, какое чудо должно случиться, чтобы Лексей добровольно заперся в зазеркалье» намекает на то, что без моего желания ваши планы рассыпятся в пух и прах. Как ты уже догадался, остолоп, потонуть в дерьме из-за ополоумевшей покойницы я не собираюсь.

На скулах заходили желваки. Костяшки пальцев напряглись. Кулаки затвердели и потянулись к паскудной репе, а из горла вырвалось грубое:

— Такое, как ты само топить бесполезно — само всплывет.

— Я хотя бы задержусь на поверхности, — не раскусил замысел Леша.

Матвей махнул на бесполезный спор и вперился в однотипный пейзаж. Вдоль высокого ограждения, машина подъезжала в лагерю.

Через четверть часа, попрощавшись с добрым самаритянином, попутчики предстали перед панцирем из стекол — комнатные люстры освещали немногие номера, зато учебный корпус сверкал зажженными окнами. В субботу часто ставили дополнительные, факультативы и клубы по интересам.

Матвей удостоверился: пока все заняты саморазвитием, вахтер дремлет над кроссвордами. На приемной тумбе чашка чая и очки в роговой оправе. Вестибюль пуст. Проход свободен. Лестничный пролет тоже. Матвей стащил запасной ключ из застекленного сейфа над храпящим сторожем, пожелал Антону выкрутиться перед Яной, и пошел на свой этаж. Леша увязался следом.

Антон еще поднимался на четвертый, а парни уже тупо пялились на цифры 304.

— Поверить не могу, угораздило же, — пробухтел Леша перед дверями, ставшими ему почти родными. Матвей плечом подпер дверь. — Что прикажешь, к Тане ползти?

— Настин номер пустой, — подсказал Матвей. Не дав разгуляться простору Лешиного нытья, он скрылся за дверью.

…Танина спальня почему-то была открыта. Леша поскребся о половичок и постучался для приличия. В прихожей прошаркали тапочки, что-то (по звуку лопатка для обуви) упало, и крайне недовольный голос строго вопросил:

— Кто там?

— Это я, — брякнул Леша и забарабанил требовательно.

— Кто это я? — бдела Таня, не меняя интонации. — Выражайтесь яснее.

— Леша!

— Какой такой…

— Артемьев, — заорал он так, что подавился и зашелся кашлем. Проход немедленно освободили, и Леша ввалился в комнатушку, где его встретили весьма нерадушно. Не поздоровавшись, Таня прошмыгнула в спальню, там притихла и, спустя минуты две, к Леше вышла Настя. От нее веяло недружелюбием. Можно сказать, враждебностью.