Рядом кто-то осадил Гаврюшина:

— Кончай арапа травить! Другим дай заработать!

— Будешь спорить — мусор пошлю возить! — пристращала и диспетчерша.

Гаврюшин по-быстрому присел, толовой сунулся в окошко. Чего он там Галине травил, не слышно было, но от усердия плеч Гаврюшиных переборка ходуном ходила. И когда он подался к дверям, не по роже его неподвижной — по довольному блеску глаз определил Антон: Гаврюшин своего добился…

А Антон вот так-то не мог. Просить чего-то для себя язык бы у него не повернулся. И всегда так: куда ни пошлют его, путевку в зубы — и поехал. Потому, может, и с зарплатой у него не густо теперь.

В этот раз выпало ему в Муслюмовский совхоз ехать. Пятьдесят километров от города, значит: сто порожняком.

Выйдя из ворот, Антон по привычке глянул погоду. Рассвело совсем. Небо сплошь задернуто дымкой, будто облака по нему размазали. Только за дорожной далью полоска горизонта светится. Мороз же вроде помягчел. И тянуло ветерком влажноватым. Этот ветерок и небо не показались Антону: ненастья бы не натянуло… Открыл кабину, кинул на правое сиденье рукавицы, сел за руль, покрепче захлопнулся и воткнул вторую. Покатил, прибавляя газку. Локти как только легли на колесо рулевое, только ощутили пальцы гладкость рифленой снизу баранки, а ноги — упругую силу педалей, ожил Антон. За рулем он всегда добрел. Он способность имел чуять машину каждой мышцей своей, даже кожей спины, вроде бы срастался с ней, и теперь не машина гудела железным мотором, а омогученная грудь Антона гудела в кабине, и снежные колдобины под колесами чувствовал он так же, как нога — дорожные шишки, и от этого хорошело на душе у Антона.

II

Половину пути Антону было ехать по бетонке, что на аэропорт ведет. «Вот дорога так дорога!» — радовался Антон. Ровная, широкая, как стол, а вышины такой, что ни буран ее не задует, ни снег не заляпает — все в кюветы сдувает. Сунул на такой дорожке пятую, как сейчас вот, и шуруй! Ишь как рвется встречь серая, в рябинах, лента бетона, ишь как мелькают обок дороги деревья посадки, в густой сучклявый частокол сливаются в глазах, а машина, будто в ней не железные тонны, летит — не тряхнет и колес не чует, и от гнета ветра со свистом жуть веселая разбирает: того гляди, кабину сорвет! Если так вот вперед глядеть из стеклянной кабины, а с бортов сфантазировать крылья — не самосвал в Антоновых руках — самолет, да и только! Да дорог-то таких — кот наплакал. От городов областных к городам, верно, асфальт и бетон, и на юге, слышал Антон, скрозь асфальт. А сунешься в район — грунтовки и мосты деревянные, редко где шоссе из щебенки попадется, да и там, как зима, задувает шоссейку вровень со степью. Гробиловка машин, а не дороги в районах. Начальник эксплуатации верно толковал, будто бы никакой мошны не хватит российские просторы дорогами перепоясать. Дешевле будто бы десяток машин разбить на бездорожье, чем один километр такой вот бетонки построить. Может, и так, да только Антон не согласен с этим. Дороги — ведь это как у человека сетка жил, по которой кровь перегоняется. А кровь — это транспорт с зерном, молоком, овощами. Застопорился транспорт на негодных дорогах, значит, болезни жди…