Он посмотрел на часы.

— Семь минут до электрички осталось. Дуй!

Почти сразу за калиткой Удочкина дачная просека раздваивалась. Направо была станция. Слева, за дачами, вставала сизовато-зеленая в солнечном мареве стена леса. И откуда-то из его глубины поднималась над зубчатой кромкой белая, легкая, как дыхание, далекая струйка дыма. Она была почти неподвижна в голубом безветренном небе. Кто-то жег костер в лесной чаще.

Анисим остановился. Может, это тот самый костер, около которого сидят сейчас Рита, Сергей Петрович и хмурая Татьяна? Анисим стоял, безвольно свесив вдоль тела тяжелые руки. И перед его глазами снова как наяву встало запретное видение на берегу реки, а потом лицо Риты и тонкая ее, заговорщицкая и обнадеживающая улыбка.

Анисим смотрел на далекую прозрачную струйку дыма над лесом и думал о том, что надо ко всем чертям послать Владика, квартиру, экзамен и бежать туда, к этому костру, затерянному в лесной чаще.

Он помедлил с минуту, а потом быстро и решительно пошел направо, к станции. Вспомнил о том, что том Соловьева остался на соломе в сарайчике Удочкина, но возвращаться за ним уже не оставалось времени.

* * *

В маленьком зале суда зрителей не было. Только на задней скамейке у стены сидела молодая женщина в ярком платье, с мальчиком лет пяти.

Подсудимый выглядел странно: в пиджаке, надетом на голое тело, с бритой ушастой головой на тонкой шее и серой бородкой, он, сидя за высоким барьером, все время улыбался, словно не понимая, где он и что с ним происходит, не замечая рядом с собой пожилого милиционера-конвойного.

Суд находился на первом этаже, в тихом переулке неподалеку от Большой Бронной. За широкими, как магазинные витрины, окнами, небрежно закрашенными до середины белилами, желтело густое летнее солнце, проплывали тени прохожих. Подсудимый из-за своего барьера, похожего на ящик, сощуря воспаленные, красные веки, следил за мельтешением солнечных бликов и теней на окнах, перебирал длинными грязными пальцами бородку. А Димов смотрел на него со своего места за судейским столом направо от судьи и удивлялся беззаботности его вида.

Подсудимый — Пастухов Михаил Николаевич — прожил на свете ничем не примечательные тридцать два года. Окончил четыре класса, на большее не хватило желания, а может, и способностей, — его блаженный вид, возможно, был не просто маской, и теоретические премудрости оказались, наверное, ему не под силу. А руки достались умные: жил он разными ремеслами. И сумел сам починить старинные часы с боем, которые украл из музыкального училища, куда приходил раз в месяц натирать полы… Часы умерли много лет назад и стояли в директорском кабинете просто так, для вида, хотя и были заприходованы и имели свой инвентарный номер. Он унес их домой, провозился с ними два месяца, раздобыл недостающие части, и часы пошли.