Судья дочитал страничку, сделал паузу, переворачивая ее.
— Мама, а Славка у меня мяч отнять грозился, — раздался с задней скамьи громкий голос ребенка, тоже прозвучавший очень по-будничному и тоже совсем не подходящий для этого зала.
— Выйдите с ребенком, — сказал судья. — Не полагается с детьми.
Милиционер, сидевший в нервом ряду, встал с неожиданной живостью, грозно повернулся в зал.
Женщина прижала к себе ребенка, успокаивая, сказала:
— Мы — тихо. — Она кивнула в сторону подсудимого: — Он мне муж. А ребенка не с кем оставить.
Судья помолчал, потом стал читать дальше. Милиционер сел, поворочался, устраиваясь поудобней, и снова впал в дрему.
Судья читал:
— «Обвиняемый Пастухов показал, что часы он заметил давно, еще в тысяча девятьсот семьдесят пятом году, когда впервые работал в училище по наряду ателье, однако похитить их не решался, так как боялся уголовной ответственности».
Два года боялся, усмехнулся Димов. Брал их, наверное, в руки, к уху прикладывал, прикидывал, что в них испорчено, и ставил на место… И колени, может, от страха дрожали.
На задней скамейке сын Пастухова молча и яростно вырывался из душных объятий матери. Он не понимал серьезности игры, затеянной взрослыми, и хотел свободы. Красивое, ярко накрашенное лицо женщины стало злым. Она усмиряла мальчишку безжалостно.
Судья продолжал читать. Адвокат делал какие-то пометки в блокноте. Конвойные, каждый по-своему, справлялись с жарой и скукой. Мальчишка наконец вырвался из рук матери, оправил помятую рубашку и сел самостоятельно, взъерошенный и сердитый. Пастухов из-за барьера тайком погрозил ему пальцем. Мальчишка сразу решил воспользоваться вниманием отца.
— А мороженого по одиннадцать копеек купишь? — громко спросил он.
Судья оборвал чтение. Женщина поспешно встала со скамьи, взяв мальчишку на руки, заторопилась к выходу:
— Уходим, уходим!
Возле двери мальчишка вывернулся в ее руках, указал пальцем на отца и спросил:
— А почему его в ящик посадили?
Двери за ними захлопнулись. Пастухов улыбнулся им вслед и опять отрешенно уставился в окно.
— «Обвиняемый показал, — продолжал судья, — что, придя в училище двадцать девятого апреля сего года, он не собирался похищать часы, но, окончив работу в кабинете директора, воспользовался тем, что там никого не было, положил часы в свою рабочую сумку, и что он «сам не знает, как это получилось, и просто было обидно, что хорошая вещь стоит испорченной и никому не нужной» (лист дела двенадцатый)».
Пастухов, продолжая смотреть в окно, согласно кивнул головой.