Что ж, подумал Димов, вполне убедительно. Он ведь, починив часы, не продал их. Починил, слушал, как они бьют. И улыбался, наверное, так же блаженно, как сейчас…

Адвокат взял одну из шариковых ручек, написал что-то на отдельном листе бумаги, — наверное, будет потом в своей речи ссылаться на лист дела двенадцатый.

— «Обвиняемый показал, что похищенные им часы были неисправны и что их ремонт он проделал сам, потратив на запасные части около тридцати рублей из личных средств. Однако по инвентарной описи музыкального училища (лист дела двадцать третий) и из показаний заведующей хозяйственной частью училища Маниной видно, что часы были исправны и в ремонте не нуждались».

Это уже было нечто в существе меняющее дело. Димов посмотрел на подсудимого, но тот продолжал равнодушно перебирать пальцами бородку.

Черт его разберет, вор он или мечтатель, сердито подумал Димов. И уж совсем непонятно, зачем именно мне надо в этом разбираться.

Становилось все жарче. Солнце полностью залило широкие мутные окна. Звуки с улицы доносились стертые, обесцвеченные.

Скоро кончится лето, и по стеклам этих окон заструятся холодные потоки дождя или забелеет за ними снег, а в этом зале будет происходить то же самое: так же за высоким барьером будет сидеть какой-нибудь человек, обреченно опустив голову или, наоборот, со страстной надеждой вглядываясь в лица судей, так же, шевеля губами, судья будет зачитывать обстоятельства дела, так же эти самые или другие конвойные будут сторожить сидящего за барьером человека до тех пор, пока суд не выяснит, виновен или нет подсудимый. Что я делаю здесь, за этим судейским столом? — с усмешкой подумал Димов. Да, я в жизни ничего не украл. Не брал взяток, не допивался до чертиков. И импортными дамскими кофточками тоже, между прочим, не спекулировал. Работаю редактором в научном издательстве, редактирую серьезные научные издания. И вот получается, что есть у меня право сидеть за этим столом и решать судьбу гражданина Пастухова. А у него шея как у ощипанного гуся. И глаза блаженной монашки. Почему на нем рубахи нет?.. Часа через два поставлю подпись-закорюку под приговором и буду жить дальше, как жил. А его повезут в Бутырки, или на Матросскую Тишину, или куда их там возят после осуждения… А там далеко не рай, там крепкие, бездушные стены, и человек уже не принадлежит самому себе, не может пойти, куда он захочет, увидеться с теми, с кем ему захочется. Есть же на свете люди, которым нравится решать чужие судьбы…

Судья кончил читать обвинительное заключение, откинулся на высокую, с гербом спинку кресла, приказал: