— Дай вам бог, — говорит Удочкин. — Многие лета!

— Что, Удочкин, построили свой забор? — спрашивает бабка Устя, раскуривая сигарету.

— Еще на час работки осталось.

— Теперь собираетесь тайно морить сосны и березу?

Удочкин молчит. Рубить деревья на участках запрещено. Они — собственность государства. И бабка Устя спрашивает просто так, вовсе и не рассчитывая, что Удочкин признается в своих замыслах. Он ворочается на стуле, говорит:

— Да, напугали вы меня. Я всегда пугаюсь, когда вижу, как старики спят. — Он наклоняется к бабке Усте и доверительно смотрит ей в лицо. — Я и сам спать не люблю. Боюсь. Во сне вроде бы ближе к смерти.

— Вы же говорили, что еще лет двадцать собираетесь на этой земле поворочаться? — усмехается бабка Устя.

— Наврал, — вздохнув, отвечает Удочкин. — Если правде в глаза смотреть — старые мы с вами, о-о-ох и старые! Проснешься, бывает, среди ночи… А жить хочется. Только мы, старики, это понимаем.

— А где ваш блохастый пес? — вдруг спрашивает бабка Устя.

— За сараем залег, устал. Ему ведь четырнадцать. Если брать по человеческому расписанию, выходит вроде как нам с вами. Но он быстрей меня устает.

Удочкин замолкает, с удовольствием оглядывает новый забор, две сосны и березу за ними — вновь приобретенную собственность.

— Ваш зять тоже деревья жалел, — вздыхает Удочкин. — А жить надо.

— Вы и так хорошо живете, — говорит бабка Устя. — Смотрите, какой себе дом отгрохали, участок, сараи.

— Да, — охотно соглашается Удочкин, — неплохо живу.

— Так зачем же вам еще?

Удочкин, помолчав, говорит, снисходительно глядя в бледное лицо бабки Усти:

— Для самостоятельности. — И круто меняет тему разговора: — Я с этого года хочу внучку свою определить на рояле учиться. Долго это надо, чтобы выучиться?

— С детства и всю жизнь, — строго поясняет бабка Устя.

— Я слышу, как вы играете. Резво это у вас получается. И все больше непонятное для меня. Но вот есть один вальс… Я из деревни в Москву попал не сразу, в Самаре сначала обосновался, на пристани работал. Самара теперь называется Куйбышев. Так там в городском саду выступал красноармейский духовой оркестр. Они тоже этот вальс играли. Как услышу его, так молодость вспоминается. Эхе-хе, хорошее дело — молодость!

Он встает.